Трагедия не в том, что человек умирает, трагедия — когда человек умирает зря.
Первый шаг в развитии вкуса — научиться доверять собственному мнению.
Невнимание и невосприимчивость бывают иногда сознательно избранным средством оградить себя от боли и часто неверно понимаются как отсутствие глубины и безразличие ко всему и вся.
Император Марк Аврелий призывал к простоте. Первый его принцип: о любом предмете прежде всего спроси, что он являет собой, каково его строение, какова его причинная сущность.
Акты жестокости, направленные преимущественно на женщин и совершаемые в присутствии членов их семей, — не что иное, как агрессия, направленная на фигуру матери.
Нельзя сбрасывать со счетов человека, которому хватает безумия говорить правду.
— Можете вы мне в лицо заявить, что я — зло? Я — зло, офицер Старлинг?
— Я думаю, вы — разрушение. А это для меня одно и то же.
— Зло всего лишь разрушение? Тогда бури — зло, если все так просто, и огонь, да еще и град к тому же. Все то, что агенты страховых компаний валят в одну кучу под рубрикой «Деяния Господни».
— Сознательно совершаемое...
— Я — для собственного удовольствия — коллекционирую рухнувшие церкви. Вы не видели недавнюю передачу о церкви в Сицилии? Потрясающе! Фасад храма рухнула во время специально заказанной мессы и похоронил под собой шестьдесят пять бабушек. Это — зло? Если да, кто же его совершил? Если Он — там, то Ему просто это нравится, офицер Старлинг. И тиф, и лебеди — одних рук дело.
Теперь, когда мир, в котором мы обитаем, огрубил наши сердца и сделал их бесчувственными к проявлениям низости и беспутства, нам иногда полезно взглянуть на предметы, все еще представляющиеся людям воплощением зла и пока еще способные пробудить от сна равнодушия нашу так похожую на тесто, вялую совесть.
Одна сторона личности совершенно не исключает и других ее сторон. Они могут сосуществовать бок о бок. Добро и зло. Сократ сформулировал эту мысль гораздо удачнее.
Женщины быстрее мужчин чувствуют наблюдение со стороны — это умение составляет часть их инстинкта выживания; да и желание они распознают тут же. Или его отсутствие.
Память — это то, что заменяет подлинные картины жизни.
— Эти рисунки на стенах — вы сами их рисовали, доктор?
— Вы полагаете, я приглашал сюда дизайнера?
— Тот, что над раковиной, — это какой-то европейский город, правда?
— Это — Флоренция; вон там — Палаццо Виккио и Дуомо — вид с Бельведера.
— И все эти детали вы рисовали по памяти?
— Память, офицер Старлинг, — то самое, что заменяет мне вид из окна.
Если вы услышите слова настолько правдивые, что они причиняют вам боль, помните — истина этих слов относительна, преходяща и изменчива.
Изначальную гнусность человека легче всего увидеть на лицах толпы.
... Он, видимо, всю свою философию черпает из сборников мудрых мыслей. Если бы он читал Марка Аврелия и понимал его, он бы давно закончил это расследование.
Рад бы с вами поболтать, да не могу: сегодня на ужин у меня один старый знакомый.
Никогда не отвечайте остротой на остроту. Послушайте: желание понять остроту и ответить на нее заставляет собеседника совершить в уме поспешный и не относящийся к предмету беседы поиск. Это ломает настрой. Успех беседы зависит от настроения, от той атмосферы, в которой она протекает.
... Это самое трудное испытание — испытание гневом и отчаянием. Не позволяйте гневу и отчаянию помешать вам мыслить. В этом суть, от этого зависит, сможете ли вы или нет контролировать ситуацию. Командовать людьми. Глупость и равнодушие бьют сильнее всего.
Думаю, что очень легко принять понимание за сочувствие — ведь мы все так сильно хотим его услышать. Умение отличать первое от второго, видимо, и является одним из признаков взросления. Очень больно и противоестественно думать, что кто-то читает в твоей душе, не испытывая к тебе симпатии. Столь же отвратительно видеть в понимании только оружие хищника...
За время нашего знакомства он говорил обо мне некоторые вещи, которые оказались правдой. Думаю, что очень легко принять понимание за сочувствие — ведь мы все так сильно хотим его услышать. Умение отличать первое от второго, видимо, и является одним из признаков взросления. Очень больно и противоестественно думать, что кто-то читает в твоей душе, не испытывая к тебе симпатии. Столь же отвратительно видеть в понимании только орудия хищника.
Когда нервы ни к черту, лучше стараться держать язык за зубами.
Молчание тоже может таить насмешку.
— Я складываю журавликов за твою душу, Ганнибал. Тебя затягивает во тьму.
— Не затягивает. Когда я не мог говорить, меня не затягивало в молчание. Это молчание затягивало меня.
— Из этого молчания ты пришел ко мне, ты стал говорить со мной. Я знаю тебя, Ганнибал, и это знание — нелегкая ноша. Тебя влечет в сторону тьмы, но тебя влечет и ко мне.
— На Мост грез.
Мы никогда не испытываем страсти к воображаемым предметам. Страсть — это самый заурядный человеческих грех. Ее порождает лишь нечто осязаемое, то, что мы видим ежедневно.
... одно качество характера вовсе не исключает наличие любого другого качества. Они могут соседствовать рядом друг с другом, и хорошие, и ужасные.
Не мы изобрели нашу природу и не мы наделяем себя характером: он дается нам вместе с легкими, поджелудочной железой и всем прочим.
Глупых вопросов не бывает.
Внешний вид — это всего лишь случайность, доктор Лектер.
Его покрытые красными точками щеки никак не гармонировали с шапочкой невероятного красно-коричневого цвета.
Некоторым людям, чтобы произвести впечатление, надо демонстрировать свой гнев.
— Как ты насчет обеда?
— Да нет, попозже. Я после еды тупею.
Ганнибал видел, что учитель Яков вовсе не пытается скрывать свои мысли, но и не выставляет напоказ свое интеллектуальное превосходство, никогда ни с кем не вступая в споры.
— Ваш мото, кажется, слегка попердывает, — сообщил Мюллер ей вслед, когда она уже отъезжала.
— Такими изящными словечками тебе ее не закадрить, — заметил второй немец.
– Хочет, чтобы я изучил материалы следствия. Как-никак я же специалист по судебной экспертизе, Молли. Ты видела мой диплом.
– Ага. Ты заделал им дырку в обоях.
Лектер сам психиатр, пишет статьи для журналов, но никогда не касается проблем собственных аномалий. Он притворяется, будто отвечает на некоторые вопросы главного врача Чилтона, пока тот измеряет ему давление, рассматривает картинки, а потом сам публикует то, что выведал от Чилтона, и тем самым ставит его в дурацкое положение.
— Я собираюсь сделать несколько предположений. Мне бы не хотелось их делать, но вот... Слушай, а чего ты смеешься?
— Просто вспомнил, как ты проводил занятия в Квонтико и курсант сказал тебе, что «он предполагает...».
— Ну и что?
— Ты заставил его проспрягать на доске глагол «предполагать», а потом стер подставку «пред» и стал на него орать: «Если ты ПРЕДПОЛОЖИЛ, это значит — ты ПОЛОЖИЛ! На себя, на него, на меня — на нас!»
— Лектер утверждал, что я всего лишь маленькая, амбициозная и жутко деятельная деревенщина и что мои глаза блестят, как дешевые камушки. Он сказал, что я ношу дешевые туфли, но тем не менее у меня есть вкус. Толика вкуса, уточнил он.
— И это показалось вам истиной?
— Да. И до сих пор кажется. Стиль обуви я, во всяком случае, сменила.
В Хиросиме зеленые побеги пробиваются сквозь пепел к свету. Если ты — выжженная земля, то я стану теплым дождем.
Он слишком осторожен, чтобы свернуть себе шею.
Я не хотел, чтоб это случилось с вами. Я презираю грубость.
Можно подумать, что совершать убийства это не грубость.