— Давай начнем с того, — сказал Морри, — что каждый знает: он когда-нибудь умрет, но никто в это не верит... Потому что если б мы верили, то жили бы по-другому.
Любовь, словно дождь с небес, орошает и пропитывает радостью жизнь любящих людей. Но иногда злой, палящий зной жизни высушивает её, и, чтобы любовь не погибла, приходится подпитывать её корни.
Жизнь — ценная штука. Рядом со мной не оказалось никого, способного отговорить меня от этого отчаянного шага, — такого быть не должно. Рядом всегда должны находиться близкие люди. И знать, что у тебя на душе.
У человека, Чарли, должна быть одна семья. Как бы ни складывалось. Одна семья, и все тут. Ты не смеешь менять одну семью на другую. Не смеешь лгать своим близким. Ты не должен жить на два дома одновременно, без конца подменяя один другим. Суть семьи в том, что каждый в ней предан этой самой семье.
Гнев разъедает тебя изнутри. Мы думаем, что ненависть — это оружие, которым можно поразить обидчика. Но ненависть как кривой клинок. Она поражает нас самих.
Почему некоторые события, случившиеся в детстве, невозможно забыть, даже когда ты пьян в стельку и с трудом веришь, что когда-то был ребенком?
Мария стала расспрашивать меня о семье — о том, кто кому кем приходится, — и я с трудом это вспоминал. Или не мог вспомнить совсем. С уходом из жизни матери похоронен был целый пласт нашей семейной истории. А прошлое не должно исчезать.
Все родители, так или иначе, ранят своих детей. Это неизбежно. И на ребенке, будто на чисто вымытом стакане, остаются следы того, кто к нему прикоснулся. Иногда это грязные пятна, иногда трещины, а некоторые превращают детство своих детей в мелкие осколки, из которых уже ничего не склеишь.
Через много лет после смерти матери я составил список всех случаев, когда она за меня постояла, и всех случаев, когда я не постоял за мать. Грустный дисбаланс. Почему дети требуют всего на свете от одного родителя, а другому все прощают?
Забавная история. Однажды я познакомился со скалолазом и спросил его: «Что труднее: подниматься на гору или с нее спускаться?» Он, ни минуты не задумываясь, ответил, что труднее спускаться, поскольку, когда поднимаешься, ты так сосредоточен на достижении вершины, что практически не допускаешь ошибок. — Сложность скалолазания заключается в том, — сказал он, что нам приходится сражаться с человеческой природой. На спуске ты должен быть ничуть не менее внимателен, чем на подъеме.
Я мог бы немало порассказать о своей жизни, после того как бросил бейсбол, но лучше этого парня просто не скажешь.
Если посчитать все часы, что ты мог провести с матерью и не провел, они выльются в целую жизнь.
Молодые мужчины идут на войну. Иногда потому, что они должны, иногда потому, что они хотят. И всегда потому, что они считают: так им положено. А повелось так с давних времен, веками бряцание оружием путали с храбростью, а отказ воевать — с трусостью.
Справедливость <...> не правит жизнью и смертью. Если б она правила, то ни один хороший человек не умер бы молодым
Иногда вопросы бьют больнее, чем оскорбления.
О, Эдди, это никогда не меняется: где бы то ни было на белом свете, когда жених поднимает вуаль и невеста надевает кольцо, в их глазах сияет будущее. Они искренне верят, что их любовь и брак будут необыкновенными.
У нас в стране промывание мозгов идет полным ходом. <...> Знаешь, как это делается? Тебе талдычат одно и то же сто раз подряд. Вот так это у нас и происходит. Иметь вещи — хорошо. Больше денег — хорошо. Больше собственности хорошо. Больше — это хорошо. <...> Простой человек совершенно этим одурманен, он и понять уже не может, что на самом деле в жизни важно. <...> Эти люди жаждут любви, а довольствуются суррогатом. Они с распростертыми объятиями кидаются к материальным ценностям и ждут чего-то подобного от них. А трюк не срабатывает. Нельзя материальными ценностями подменить любовь, нежность или чувство товарищества. Нежность не подменить деньгами и не подменить властью.
Митч, — сказал Рэб, — вера проявляется в том, что ты делаешь. Человек — это его поступки, а не только то, во что он верит.
Вера не кусается. И не отнимает у человека силы. Она лишь утверждает, что в каждом из нас есть искра Божья. И возможно, эта искра когда-нибудь спасет мир.
— А что, если человек другой веры не признает твою или даже захочет тебя убить лишь за то, что ты не исповедуешь его веру?
— Тогда дело не в его вере, а в ненависти.
Даже с каплей веры люди способны исправлять дурное и меняться.
Мне кажется, в наше время люди ждут от супружества слишком многого. <...> Они ожидают совершенства. Каждая минута их брака должна быть блаженством. Но это встречается только в кинофильмах или телешоу. В жизни все иначе. Сара верно сказала: «Двадцать минут здесь, сорок минут там», а вместе эти минуты выливаются в нечто прекрасное. Трюк заключается в том, чтобы не посылать всё к черту, когда что-то не ладится. Нет ничего страшного ни в том, что супруги спорят, ни в том, что один другого беспокоит или понукает. В этом тоже проявляется их близость. Но радость, которую ты получаешь от этой самой близости, — то, что ты чувствуешь, когда смотришь на своих детей или, проснувшись утром, улыбаешься своей жене, и она улыбается тебе в ответ, — эта радость по нашей традиции и есть благословение. А люди об этом забывают.
Когда люди спрашивают меня, стоит заводить детей или не стоит, я никогда не даю советов, — сказал Морри, глядя на фотографию своего старшего сына. — Я просто говорю: «Нет в мире ничего лучше, чем иметь детей». И всё. И этому нет никакой замены. Этого не заменит ни друг, ни возлюбленная. Если вы хотите приобрести опыт полной ответственности за другое человеческое существо и хотите научиться любви и глубочайшей близости, тогда заводите детей.