Неизлечимо больных мы избавляем от мучений и боли, от ощущения собственной никчемности и ежедневных пыток. Поверьте, они подвергались им каждый день своей жизни. Они ненавидят свое беспомощное состояние. Они чувствуют себя обделенными, и яростно ненавидят это. Они умирают, просыпаясь. Они не могут изменить себя и свое положение. И нам этого никогда не понять. Для вас процедура элиминации кажется ужасной лишь потому, что вы здоровые и полноценные. Вы не были в их шкуре.
Мятежники, безработные и недоразвитые – калеки, неспособные самостоятельно передвигаться, хромые, безногие, безрукие, изувеченные при зачатии и в утробе, — это отбросы, бремя и рак нации.
Умение подносить ложку ко рту ценится в моем мире гораздо больше, чем способность читать.
— Ну ладно, – согласилась Квара. – Это был удар ниже пояса. Но таким же ударом была и отправка сюда именно тебя, чтобы вытащить из меня информацию. Игрой на моих чувствах.
— Чувствах?
— Потому что ты… ты…
— Калека, – закончил за нее Миро. Он не думал, будто жалость лишь все усложнит. Вот только что он мог с этим сделать? Что бы он не делал, будет делать это как инвалид.
— Ладно, нам пора домой.
— Подожди минутку, Кларк.
— Что такое?
— Ничего, просто не хочу домой. Хочу побыть мужчиной, который сводил на концерт девушку в красном еще пару минут.
— А для меня это всегда будет самое любимое место.
— Ты нигде больше не была.
— А где лучше, чем здесь? В Альдизере?
— В Париже, на площади Дофина, когда смотришь на Пон-Нёф, сидишь за столиком на улице, пьешь крепкий кофе, ешь круассан с маслом и земляничным джемом...
— Так поехали туда! Возьмем билеты на «Евро-стар» и поедем.
— Нет!
— Ты же сам сказал...
— Ты не поймешь, Кларк. Я хочу быть в Париже собой. Собой прежним. Чтоб француженки строили мне глазки.
— Но кроме них там полно всего.
— Если я закрою глаза, то представляю, что снова сижу в том скверике. Я помню каждую мелочь. Зачем мне новые воспоминания, где я едва помещаюсь за столиком, таксисты отказываются везти меня и ни одна розетка не подходит для подзарядки кресла!?
— Придвинься, ты вкусно пахнешь. А ведь ты не прижалась бы ко мне грудью, не будь я в инвалидном кресле.
— Вот как, да? Ты бы даже не взглянул на эту грудь, если бы не инвалидное кресло. <...> А я бы могла оказаться тут только в качестве официантки, то бишь невидимки. Я права?
— Да, но у меня оправдание — я был говнюком.
— Позволь спросить, Янг. Почему ты всё ещё не опробовала протез?
— А ведь и правда! Любое устройство Атласа в наших краях — большая редкость. Не говоря уже о затраченных средствах на его доставку. Тебе не кажется, что это тонкий намёк от всех тех людей, кто желает тебе скорейшего возвращения в строй?
— Ну... я боюсь. Все хотят видеть, как я прихожу в норму. Я ценю это, но... вот это [обрубленная рука] сейчас моя норма. Мне просто нужно время, чтобы прийти в себя.
— Норма будет такой, какую ты сама выберешь для себя.
— Что ты хочешь этим сказать? Чтобы я принимала всё так, будто ничего не произошло? Я потеряла часть себя. Навсегда. И этого не исправить.
— Ты права — этот кусочек тебя прежней уже не вернуть. Но почему это должно и дальше мешать тебе стать той, кем ты хотела быть раньше? Ты — Янг Ксяо Лонг, мой маленький солнечный дракончик. Никто раньше не мог тебе помешать быть самой собой. Поэтому, когда перестанешь киснуть и захочешь вновь сесть в седло, я тебя подтолкну.
Вы, наверное, заметили, что я инвалид, и я счастлив, что таким родился. Я езжу по разным штатам и рассказываю, как мне повезло в жизни и им повезло. Мама говорит, что у Бога на каждого был свой план. Наверное, на меня у него был запасной план.
Я посмотрел, сколько на самом деле инвалидов-колясочников в России и их по данным Минздрава последнего, 320 тысяч человек. Это город размером с Калугу.
— У нас всё-таки в стране есть такая склонность преувеличивать проблемы какой-то очень незначительной группы людей. Если на улице нет инвалидов — на*уя делать пандусы? Логично, если инвалиды просто начнут выезжать на креслах в город, то тогда у людей начнёт работать соображалка, они начнут думать об этих пандусах. А поскольку инвалиды сидят по домам, они не обозначают проблему никаким образом.
— А сидят по домам, потому что не могут выйти. И так по кругу.
— Москва — город для терпеливых, если у них нет ног.
— Пожелаем нашим зрителям беречь ноги, а кто не сберёг не унывать. Потерпеть немножко.