Я любил ее, любил как мужчина, как возлюбленный, как художник, — меж тем, чтобы овладеть ею, нужно было не любить ее.
Чтобы судить о человеке, надо по крайней мере проникнуть в тайники его мыслей, страданий, волнений. Проявлять интерес только к внешним событиям его жизни — это все равно, что составлять хронологические таблицы, писать историю на потребу и во вкусе глупцов.
— Власть, которую дает шагреневая кожа, предназначена для личного пользования.
— Вы дали мне возможность стать королем — я им стал. Чего вы от меня хотите?
— Король может думать о своих поданных, время от времени.
Если бы еще недавно меня спросили, что я думаю о самоубийцах, я бы ответил, что всегда есть надежда. Я был в этом убежден. Я — Рафаэль де Валентен. Кому год назад прочили блестящее будущее. Тогда мне было двадцать лет, я верил — верил в себя. Да, это была моя вера.
Разумеется, я был слишком наивен для того искусственного общества, где люди живут напоказ, выражают свои мысли условными фразами или же словами, продиктованными модой.
— Обещай, что я стану для тебя воспоминанием.
— Это невозможно.
— Обещай. Это мое последнее желание на этой земле.
— Замолчи.
— Нет. Воспоминание первой любви, которое не помешает тебе полюбить снова.
Смотри, видишь эту кожу? Если я скажу, что она дороже золота, если ты ее возьмешь — станешь королевой, ты разбогатеешь, у тебя будут роскошные платья, замок... Возьмешь ее?... Даже нищенка пугается такого предложения. Нашелся только один безумец. Если бы я мог попасть назад, хотя бы раз.
Притом, сознаюсь к стыду своему, я не понимаю любви в нищете. Пусть это от моей испорченности, которою я обязан болезни человечества, именуемой цивилизацией, но женщина — будь она привлекательна, как прекрасная Елена, эта Галатея Гомера, — не может покорить мое сердце, если она хоть чуть-чуть замарашка.
Человек не бывает вполне несчастным, раз он суеверен. Суеверие часто не что иное, как надежда.
Ибо все несчастье одаренных людей состоит в разрыве между их стремлениями и возможностью их осуществлять.
Знаете, есть две бедности. Одна бестрашно ходит по улицам в лохмотьях и повторяет, сама того не зная, историю Диогена, скудно питаясь и ограничиваясь в жизни лишь самым необходимым; быть может, она счастливее, чем богатство, или по крайней мере хоть не знает забот и оберегает целый мир там, где люди могущественные не в силах обрести ничего. И есть бедность, прикрытая роскошью, бедность испанская, которая таит нищету под титулом; гордая, в перьях, в белом жилете, в желтых перчатках, эта бедность разъезжает в карете и теряет целое состояние за неимением одного сантима. Первая — это бедность простого народа, вторая — бедность мошенников, королей и людей даровитых.
Даже молодые способны понять, что человек меняется быстрее ветра.
Когда не знаешь предмета, приличнее промолчать.
Стоит получить то, чего так страстно желал, как понимаешь, что это не имеет значения.
— Ваша инициатива, Жонатас? Я ничего не просил.
— С тех пор, как месье больше ничего не желает, я вынужден фантазировать.
Я буду любить тебя вечно, но не рядом с тобой... прости меня.
Смотри, видишь эту кожу? Если я скажу, что она дороже золота, если ты ее возьмешь — станешь королевой, ты разбогатеешь, у тебя будут роскошные платья, замок... Возьмешь ее?.. Даже нищенка пугается такого предложения. Нашелся только один безумец. Если бы я мог попасть назад, хотя бы раз.
— Если бы вам не вздумалось меня соблазнить, мы бы многое могли сделать — мы с вами очень похожи.
— Мы никогда не были похожи, я знаю, как это прекрасно любить и жертвовать собой. Вам это недоступно.
— Изображаете моралиста, месье. Ставите себя над толпой, меня не обманешь. Вы смотрите на меня, как в зеркало, и вам невыносимо, что я — отражение той вашей части, от которой вы бы с радостью отказались.
Познание и ученость не смогли меня даже прокормить. Нищета, долги, голод, унижение — вот настоящие пороки, они толкают человека к смерти.
— Я вместил тысячи жизней в одну, ведь моя будет короткой, но яркой.
— Что ж, значит ты стал циником, думающим об удовольствиях. Ты живешь тысячей разных жизней. Это действительно ты, Рафаэль?
— Наше счастье было коротким...
— Но оно стоило целой жизни.