Она похожа на кошку. Позволяет себя кормить, но руку лизать не станет — в лучшем случае мурлыкнет, и то вряд ли.
Быть красивыми
После смерти умеют
Только деревья.
Настоящую красоту невозможно запечатлеть при помощи фотографического объектива; она слишком жива и неправильна, слишком переменчива. А может быть, всё дело в том, что настоящую красоту воспринимаешь не глазами, а как-то иначе.
У настоящей
Красавицы туфельки,
И те летают.
Сила — самый слабый и недолговечный из инструментов. Побежденный ей, конечно, покорится но будет лишь ждать момента, чтобы освободиться.
В мире столько вещей более важных, чем уязвлённое самолюбие, ревность или несчастная любовь! Например, стремление к правде и справедливости. Нравственная чистота. Самопожертвование во имя справедливости.
Сильнее всех тот, кого не видно и не слышно, но кто видит и слышит всех.
Все меняется,
Но не лицо на старой
Фотокарточке.
Крепче всего спят не те, у кого чистая совесть, а те, у кого её отродясь не бывало.
Сегодня праздник.
Победа, враг истреблен.
Как одиноко!
Быть или не быть -
Глупый вопрос, если ты
Хоть раз был счастлив.
... его взгляд был прикован к нерукотворному чуду, именуемому «восход над морем». Молодой человек шел и думал, что если б каждый человек начинал свой день, наблюдая, как Божий мир наполняется жизнью, светом и красотой, то в мире исчезли бы мерзость и злодейство — в омытой восходом душе просто не нашлось бы для них места.
Три вечных тайны:
Восход солнца,
Смерть луны,
Глаза героя.
Маса соорудил изысканный завтрак: заварил чудесного ячменного чая; разложил на деревянном блюде кусочки морской сколопендры, жёлтую икру уни, прозрачные ломтики ика; красиво аранжировал маринованные сливы и солёную редьку; отварил самого дорогого рису и посыпал его толчёными морскими водорослями; особенно же можно было гордиться белоснежным свежайшим тофу и благоуханной нежно-коричневой пастой натто. Поднос был украшен по сезону маленькими жёлтыми хризантемами.
<...>
Завтрак, приготовленный туземным Санчо Пансой, был кошмарен. Как они только едят это склизкое, пахучее, холодное? А сырая рыба! А клейкий, прилипающий к нёбу рис! О том, что представляла собой липкая замазка поносного цвета, лучше было вообще не думать. Не желая обижать японца, Фандорин поскорей проглотил всю эту отраву и запил чаем, но тот, кажется, был сварен из рыбьей чешуи.
Счастье тугоухо... — несчастье тоже не отличается хорошим слухом.
Страсть не терпит повторений и нуждается в передышке.
Забудь, что прочел.
Учись читать заново.
Так сказал сэнсэй.
Арифметика — наука мертвая, потому что она берет в учет лишь вещи материальные.
— Раз по-европейски нельзя, поступлю по-японски.
— Как это — «по-японски»?
— Напишу письмо его величеству государю императору. Изложу все свои подозрения в адрес интенданта Суги. И убью себя, в доказательство своей искренности.
— Себя? Не Сугу? — потрясённо воскликнул Фандорин.
— Убить Сугу значило бы не покарать преступника, а совершить новое преступление. У нас есть древняя, благородная традиция. Хочешь привлечь внимание властей и общества к какому-нибудь злодейству — сделай сэппуку. Лживый человек резать себе живот не станет.
Существует Справедливость, Правда, защищать которую — обязанность всякого благородного человека. Нельзя позволять, чтобы рядом безнаказанно совершалась подлость. Попустительствуя ей или умывая руки, сам становишься соучастником, наносишь оскорбление собственной душе и Богу.
Нужно уметь правильно формулировать вопрос. Это половина дела. А вторая половина — умение услышать ответ.
Из всех наслаждений, отпущенных человеку, самое изысканное — шевелить мозгами.
— Говорит: буду вас благодарить.
Решительность тона, которым были произнесены эти слова, заставила титулярного советника насторожиться.
Знаете, что такое настоящий патриотизм? ... Действовать на благо Родины, даже если при этом идёшь против воли начальства.
Подлость всегда в пределах юрисдикции.
«Крадущиеся» убивают, крадут, шпионят, но они не занимаются шантажом и вымогательством! Это противоречит их традициям и кодексу чести.
Эраст Петрович и в самом деле забыл, что в Японии у всех и у каждого, даже у злодеев, непременно имеется какой-нибудь кодекс. В этом, пожалуй, было нечто умиротворяющее.— Честь отчизны, мой дорогой Асагава, блюдет не тот, кто покрывает ее преступления, а тот, кто не боится ее от них очистить.
После этой сентенции возникла пауза. Слушатели задумались, прав ли доктор, и, судя по тому, что инспектор поморщился, сержант кивнул, а вице-консул вздохнул, пришли к неодинаковым выводам.
— Да что это вы, японцы, чуть какая моральная трудность, сразу кончаете с собой! Будто подлость от этого превратится в благородный поступок! Не превратится!