Если каждое утро повторять, что доволен своей жизнью, можно не сомневаться: не только сам уверуешь, но и заставишь поверить в это всех, кто вокруг.
Если спросишь, хорошо ли мне с тобой, я отвечу: да. Но если спросишь, смогу ли я жить без тебя, я отвечу тоже самое.
... нет ничего хуже, чем чувствовать, что никому нет дела — существуешь ты на свете или нет, что никому не интересны твои представления о жизни, что мир превосходнейшим образом может обойтись без твоего беспокойного присутствия.
Я стал представлять, сколько миллионов людей в эту минуту осознали собственную никчёмность и убожество <...> только потому, что оказались в одиночестве сегодня вечером, и вчера, и, быть может, завтра тоже будут одиноки.
Я знаю, что могу жить без неё, но мне хотелось бы встретить её снова – встретить, чтобы сказать то, чего никогда не произносил, пока мы были вместе: «Я люблю тебя больше, чем себя». Если бы я мог произнести эти слова, то смог бы и двигаться дальше, вперёд, и успокоился бы, потому что эта любовь даровала бы мне свободу.
Абсолютной свободы не существует: есть лишь свобода выбора, а сделав выбор, ты становишься заложником своего решения.
Свобода не в отсутствии обязательств, а в возможности выбирать — перед кем лучше всего эти обязательства нести.
Всегда нужно знать, когда заканчивается очередной этап твоей жизни. Замыкается круг, закрывается дверь, завершается глава — неважно, как ты это назовёшь, важно оставить в прошлом то, что уже принадлежит прошлому.
Нашим миром правят связи.
Мы, богатые, могущественные, умные, обвешанные украшениями, снабженные кредитными карточками, знали, что в конце концов всё это делается в поисках любви, нежности, ласки, ради того, чтобы быть с тем, кто нас любит.
Если один уходит, то для того, чтобы дать место другому.
Надо было лишиться её, чтобы осознать: обретение утраченного — это мёд, что слаще новых ощущений.
Распятие — жесточайшее из казней, изобретённых человечеством. Помнится, ещё Цицерон называл её «отвратительной», ибо перед смертью казнимый на кресте испытывает чудовищные муки. И теперь, когда люди носят крестик на груди, вешают распятие на стенку в спальне, видя в нём только религиозный символ, они забывают, что это — орудие пытки.
Любовь — это дикая сила. Когда мы пытаемся обуздать её, она нас уничтожает. Когда мы пытаемся поработить её, она обращает нас в своих невольников. Когда мы пытаемся постичь её, она приводит нас в смятение мыслей и чувств.
И сила эта пребывает на свете ради того, чтобы дарить нам радость, чтобы Бог и ближний стали ближе, и всё же в наши дни мы любим так, что за минуту душевного мира расплачиваемся часом тоски.
То, что надлежит знать, постоянно находится перед глазами, достаточно лишь оглядеться по сторонам внимательно и с уважением, чтобы понять, куда именно ведет нас Бог, и какой шаг следует сделать в ту или иную минуту.
Новости эти я знал с детства: одна страна угрожает другой, кто-то кого-то предал, экономика переживает упадок, Израиль и Палестина за протекшие пятьдесят лет так и не пришли к соглашению, ещё один взрыв, ещё один ураган оставил тысячи людей без крова.
Лучше страдать от голода, чем от одиночества.
Забавная мысль: у многих из тех, кто идёт мне навстречу, тоже душа в клочьях, а я не знаю, почему или как они страдают.
Страдание начинается в тот миг, когда мы ждём, что другие будут любить нас так, как мы воображаем, а не так, как хочет выразить себя сама любовь — она свободно, без принуждения, влечёт нас своей силой и не даёт остановиться.
Мы ведём постоянную борьбу со смертью, хоть и знаем, что в итоге победа останется за ней.
Единственный способ избежать несчастной любви — не любить вовсе.
Постоянно чувствовать себя несчастным — непозволительная роскошь.
Надо изучать предметы, которые тебе никогда не понадобятся, только потому, что кто-то счёл, что алгебра, тригонометрия, кодекс Хаммурапи — важны.
Любой и каждый находится под подозрением и круглосуточным наблюдением, даже если и не совершал ничего противозаконного.
Все дураки должны записать в своё удостоверение личности, что они — дураки. И тогда сразу будет понятно, с кем имеешь дело.
Чудеса случаются, всё на свете возможно, а человек начинает снова овладевать позабытым было искусством применять свою силу.
Когда мне нечего было терять, я приобрел всё. Когда я перестал быть тем, кем был, я обрёл себя самого. Когда я познал унижение и всё же продолжал путь, я понял, что волен выбирать свою судьбу.