Есть такой предел боли, когда теряешь всякую гордость.
— Ты думаешь, что кому-нибудь сына на войну отправлять хочется?
— Ты о чем?
— Или ты считаешь, что за твое благополучие, за твою жизнь кто-то должен терять руки, ноги, глаза, челюсти, жизни?! А ты — ни за кого и ничто?
Почему-то истинной правде никогда не верят.
— Скажи, Марк, нам всё равно конец, в чём твой секрет? Чем ты берешь всех этих девчонок?
— Всё просто: главное ничего не говорить... Тогда напряжение возрастает до предела и вот тут остаётся только сказать: «А может того?..»
Я долго не мог себе признаться, что женился для окружающих, что женитьба — поступок, который совершают не для себя. Мы женимся, чтобы позлить друзей или порадовать родителей или ради того и другого вместе, а иногда наоборот.
— Я думал, все ненавидят меня, как Сара и Лорен друг друга.
— Иногда я готова убить Сару. Но убить ЗА нее — всегда.
Если хочешь убить — убей. Если хочешь простить — прости.
— Что он сказал?
— Ничего-ничего, он ничего не сказал.
— Нет. Я сказал, что, возможно, я гомосексуалист или бисексуал.
— О, мама миа! Как ты напугал! А я уж думала, что тебе не понравился мой тирамису!
Нестандартные цели не достигаются стандартными путями.
Планеты выстроились, истина властно вступила в свои права. Она пробивалась на поверхность, ломая и разетая в пыль все, чем старались ее прикрыть. Естественнный ход событий был неотвратим и разрушителен.
А вы знаете, у меня есть знакомый. Так вот, у него есть собственная теория о том, что в компании, в которой больше трех человек, в процессе посиделок разговор всегда заходит о смерти...
Я знаю, как это грязно — изменять самому себе. И самое гнетущее, что некого в этом обвинить.
— Я подумала об этой комнате. Здесь тихо, и наша спальня рядом. Она светлая. Идеальное место для... ну ты понимаешь...
— Для домашнего кинотеатра, гениально!
Просто. Проще не бывает. Убийственно просто.
Парень явно был сумасшедшим, но всё же хоть что-то да создавал.
Так я сказал Командору, и тот хмыкнул. Марк, ответил он, я не против творчества душевнобольных, но тебе не кажется странным, что единственный найденный тобой творец штамповал именно деньги?
В пустынях меридиан нет ни черта. Они похожи на каменный стол, с которого забыли смахнуть крошки.
Если присмотреться, то «крошки» — это почти микроскопические осколки камней. Солнце греет аккуратно, но всё равно раскаляет пустыню до температуры предбанника ада.
Он так это произнёс, будто своими руками добился какой-то независимости и освобождения, будто на нём пятьдесят лет пахали, а потом он восстал и уничтожил рабовладельцев и захватчиков лично. Он сказал это с такой гордостью, что мне стало грустно.
Не поймите меня неправильно, но я не готов страдать дольше одного часа. Мне слишком больно — за всех, за каждого, а выхода нет — я не способен даже на самоубийство.
— Да уж... — Я не нашелся, что возразить. — Ты всегда такая циничная?
— Не циничная, — возразила Каро. — Циники не верят, что на свете бывают хорошие люди.
Шум внизу не стихал.
Я потянулся за пистолетом. Его не оказалось на месте.
— Ты пистолет брала? — спросил я.
— Нет.
— А как же?... Он тут лежал, когда мы ложились.
— Клянусь, даже не прикасалась, — повторила Каро. — Это её дух. Она не знает, что умерла, и бродит внизу.
— Чушь собачья. У женщин нет души, так что никто там не бродит.
— Противный он.
— Мне он, может, еще противнее, да ничего не поделать, начальство.
— Почему ты так лебезишь перед ним?
— Милая Вероника, так же нельзя. Ты все время какая-то нервная, придирчивая. Скажи мне, что для тебя сделать?
— Чтобы тебя никогда не было на свете.
— Послушай.
— Мне нужно время.
— Нет, если я дам тебе время — я вернусь к работе, стану зав. отделением, закончу тем, что всю жизнь буду заботиться о детях других, а ты переживёшь кризис, напишешь бестселлер, найдёшь себе любимого человека и заведёшь с ним семью, которую должна была завести со мной, и нет, я не могу дать тебе время...
— Я враждебно отношусь к женщинам – они не думают о будущем, они изменчивы, на них нельзя положиться, они… опасны.
— Женщин объединяет только одно – менструация.
— Может быть, тебе пора жениться?
— Нет!
— Нельзя же всю жизнь быть холостяком... Изольда, я хочу объяснить Тристану, как важна любовь. Мне кажется, он страдает без неё.
— Почему?
— Существуют и другие вещи, ради которых нужно жить. Долг, честь...
— Это не жизнь, Тристан, это лишь её малая часть. Удел того, кто хочет жить без любви — пустота. Любовь — дар божий. Избегая её, ты обрекаешь себя на страдания..
— Сколько это продолжалось?
— Ты тогда думал, что он умер. Я нашла его в лодке на берегу в Ирландии. Я спрятала его от своего отца, сказала, что меня зовут Бранжена, и он прибыл на турнир, даже не предполагая, что принцесса это я. Когда отец позвал меня, он понял, за кого сражался. Всё это время моё сердце принадлежало ему... Я виновата перед тобой. Он пытался избегать меня, потому что любит тебя!
— Если вы не уважаете сами себя, то, как вы думаете, вас будут уважать другие?
— Ну не уважай меня.
— Лучше не уважай меня!
— Если желаешь, забудь моё имя...
— Вот такое заявление подходит только для шлюхи.
— Да, это проблема других отцов...
Человек может стать богом, если управляет своей судьбой.