... жаловаться родителям на их детей — дело довольно неблагодарное.
Почему людям всех времен и народов так нужны чудеса, бросающие вызов всем будничным, твердо установленным фактам? А может, жажда чудесного уходит корнями в некое врожденное, не поддающееся проверке знание, в глубинную уверенность, что чудесное есть существенный, неотъемлемый аспект реальности? Или наоборот — сама эта жажда порождает чудеса?
Ко времени, о котором я говорю, у меня успела сложиться твердая убежденность, что вера есть некая психологическая реальность и что если ее не сосредоточить на мире невидимом, она врывается в мир видимый и устраивает там черт знает что.
Но всем нам приходится влачить наши цепи. Свободных людей нет.
Те, кто думает о постели лишь в свете сна или занятий сексом, просто не понимают, что постель – лучшее место для философских дискуссий, споров и, если нужно, для откровений.
Брак — это не только домашняя жизнь, продолжение рода, узаконенный секс или форма собственности... Думаю, это — способ найти свою душу.
— Если ты не поспешишь и не покажешь жизни, чего ты хочешь, — сказал он как-то, — жизнь сама и очень скоро определит, что ты получишь.
... Персонажи, возникающие в снах, кого бы и что бы ни напоминали, — суть разные ипостаси самого спящего.
Скука, глупость и патриотизм, в особенности, если их соединить, — это три величайших зла, известных нашему миру.
Дети — ужасная аудитория для фокусника; все думают, что дети обожают чудеса, но на самом деле они лишены воображения и только и хотят, что узнать — как это делается. Они еще не доросли до мудрости, которой нравится, когда ее обманывают.
Молодость может быть ужасающе жестока к любви, которая ей не по нутру.
Господи, какое же это кошмарное время — молодость! Такое изобилие чувств при полном неумении с ними обращаться!
Для него вся реальность жизни лежала во внешних вещах, для меня же не было иной реальности, чем реальность духа — разума, как я думал в то время, не успев ещё осознать, каким грубым насмешником и жестоким хозяином может быть интеллект.
Любовь способна побуждать к самым низким поступкам — если тебе кажется, что тобой пренебрегли.
Завоёвывать расположение людей совсем не трудно, если ты готов говорить с ними об их проблемах...
... я никогда не верил, чтобы черты характера, сильно проявлявшиеся в детстве, могли куда-то пропасть — они либо уходят вглубь, либо трансформируются во что-то другое, но никак не исчезают; сплошь и рядом бывает, что, когда жизнь клонится к закату, они появляются вновь, во всём своём прежнем великолепии, и именно сюда, а не к старческому слабоумию наилучшим образом применимо расхожее выражение «впасть в детство».
История не бывает мертвой, потому что она все время повторяется, хотя и не одними и теми же словами, не в одном и том же масштабе.
Мне больше нравилось на улицах, потому я бродил и смотрел, а спал в нищенской ночлежке Армии спасения. Но нищим я не был. Я был богат чувствами, а это было роскошью, которая прежде редко мне выпадала.
Богатые отличаются от простых людей только тем, что у них большая возможность выбора, и едва ли не самый опасный выбор — это сделаться рабом источника собственного благосостояния.
Богатство, говорил он, внушает тому, кто им владеет, иллюзию, будто он слеплен из другого теста, чем простые люди. Он говорил о низкопоклонстве, что испытывают перед большим богатством люди, для которых мирские достижения — единственная мера успеха. Богатство порождает и пестует иллюзии, а иллюзии развращают.
— Значит, ваша дочь взбунтовалась? Но ведь все дети бунтуют. Это необходимо...
— Почему необходимо?
— Чтобы найти себя. Любовью можно задушить, вы согласны? <...> Я имею в виду родительскую любовь. Даже любовь добрейших, самоотверженнейших родителей.
... иногда я страстно хотел, чтобы мать меня любила, и ненавидел себя за то, что причиняю ей огорчения, но ничуть не реже приходило осознание, что её любовь обходится мне непропорционально дорого, а её представления о том, что такое «хороший сын», предельно примитивны.
Если вы не можете обеспечить мальчика хорошим учителем, дайте ему человека с изуродованной психикой либо экзотичного неудачника, но ни в коем случае не плохого, унылого педагога.
Я приучил себя не говорить о своих радостях, если собеседники не готовы их разделить — как чаще всего и бывало, после чего я обижался и радость моя блекла.
Нельзя понять настоящее, не зная прошлого.
За много лет наблюдений я уяснил себе, что имущество человека — гораздо более верный ключ к его характеру, чем все слова и поступки. Если понимаешь язык вещей.
И вот один из уроков, который я усвоил: нельзя давать волю жалости, потому что как только ты это себе позволишь, тебе на шею тут же усядутся десятки людей, которые проявления жалости считают слабостью.
... Избыток добродетели чересчур легко переходит в слабость.
Я попытался подойти к проблеме, не притупляя своего зрения ни розовыми очками веры, ни зелёными очками науки.
... Оно [чувство юмора] — отличная приправа к любому характеру и почти заменяет здравый смысл, не говоря уже о мудрости.
Похоже, он слишком совестлив, а это вредно. Чересчур активная совесть и никакого чувства юмора — опасное сочетание.
Ты из тех, кому зеркало нужно, чтобы ровно повязать галстук, а не затем, чтобы заглянуть в глаза самому себе.
... Он из тех, с кем события случаются, а не из тех, кто движет ими.
В их головах просто не укладывалось, что человек, читающий Новый Завет, отнюдь не обязан быть блаженненьким, что его характер может иметь и другую, вроде бы совсем противоположную грань. Мне кажется, что я всегда считал самоочевидным, что каждый человек имеет по крайней мере две — если не двадцать две — грани, во всяком случае не помню, когда я думал иначе. Их удивление — вот что меня удивило. Мамочки! Люди совсем не понимают других людей, даже не пытаются понять, ну, как это тебе?
Кстати говоря, Фрэнк, это хороший жизненный принцип — показать, что ты груб и жесток. Тогда тебя оставят в покое, а в одиночестве можешь быть сколь угодно нежным — главное, чтобы тебя не раскусили.
Как ни странно, именно это невежество и придавало его личности особую, неповторимую яркость — вернее, даже не невежество, а отсутствие стандартного набора поверхностных знаний, которые позволили бы ему занять своё заурядное место в среде заурядных людей.
... Коллеги посмотрели на меня, как коровы на проезжающий мимо поезд, и вернулись к разговору о гольфе.
Мещанин — это человек, который совершенно спокойно живет в совершенно неизведанном мире.
В судьбе человека играет роль и отмеренный ему запас ума, и характер, и трудолюбие, и мужество, но все они могут оказаться на помойке, если не будет еще одного фактора, о котором никто не любит говорить: обыкновенного тупого везения.
Пять дней — это очень много, если на этот срок тебя лишают доступа в рай.