За что мы любим детей? В частности, за то, что они живут за пределами иронии и цинизма.
Если бы я мог, я полными пригоршнями начерпал бы музыки из воздуха и напихал её себе в рот.
Его по прошествии нескольких лет брака удивляло, насколько часто отвращение к сентиментальности заставляло ее поступать бездушно и жестоко, а еще удивляло, что она упорно называла это «искренностью».
Возможно, мы просто неспособны оправиться от наших первых влюбленностей. Возможно, в свойственной юности расточительности мы легко и чуть ли не произвольно раздариваем наши привязанности, безосновательно полагая, что у нас всегда будет что еще предложить.
... искусство, даже величайшее, всё-таки принадлежит к миру вещей.
Она должна переехать в Лондон. Лучше сойти с ума в Лондоне, чем заживо похоронить себя в Ричмонде.
— Завтра пойдем и купим тебе нового коня, — сказала она. — Ладно? Хорошо?
Он закивал изо всех сил. Мама улыбнулась очень довольная, и сказала, что он хороший мальчик, сокровище. Сказала, что он заслуживает лучших вещей, а если кто-то (отец) говорит иначе, он ничего не понимает. <...> Что-то взволновалось в груди Билли — ощущение до того неприятное, что Билли испугался, как бы его не стошнило. Мама Билли была тем, кто все позволяет. Как же можно ее не любить?
Существуют лишь две возможности: либо быть талантливой, либо, что называется, не брать в голову.
Можно было бы уйти в смерть. Лора понимает вдруг, что она — и любой другой — может сделать этот выбор.
Полной уверенности нет никогда.
Разве она не любит сына и мужа? Конечно любит. Сейчас она встанет и будет весёлой.
Такое у меня хобби, на дух не принимать красавцев, которые полагают, что солнце и встает из их жопы, и садится в нее же.
Собственно, в разговорах, как таковых, мужчины в женских платьях не нуждались. Они давали собственное представление и нуждались только в зрителях.
Женщина лежала в земле. Ребенок летел к новой планете. Саймон ехал куда-то — туда, где могло не оказаться ничего. Нет, всюду что-то есть. Он ехал в собственное будущее. Ничего другого ему не оставалось.
Она открыта, пожалуйста, но сама не сделает и шага навстречу.
Ее приводила в восторг подлость этого мелкого воришки, одетого теперь в двухсотдолларовые джинсы. Она завидовала его инстинкту хищника, неутолимости аппетита. Давно махнув на себя рукой, она только и знала, что готовить, мыть посуду и бесцельно бродить из комнаты в комнату, а тут вдруг испытала непривычную радость от близости корыстолюбивого, бездушного и безразличного к ней существа.
Ей двадцать четыре, она, очевидно, счастлива замужем (пожалуйста, Бет, оставайся счастливой, даже если замужем не останешься)...
Она напилась чуть сильнее, чем собиралась, а все потому, что ее только что бросил парень, которого, как ей казалось, она могла полюбить, парень, который, отвалив, унес с собой прочь первую нарисованную ею стройную и убедительную картину будущего.
И тем не менее они оставались мужем и женой. Они не разводились, потому что с рождением Тревора она взяла отпуск по уходу за ребенком, а после отпуска так и не вернулась, вопреки первоначальному намерению, в свою юридическую фирму – кто же мог подумать, что любовь к крошке-сыну захватит всю ее без остатка. Они не разводились, потому что ремонт на кухне затянулся, казалось, на целую вечность, потому что вслед за Тревором у них появилась Бет, потому что брак, в конце концов, имеет и свои положительные стороны, потому что разводиться – это так трудно, так страшно и так грустно.
Большинство из нас губит себя самостоятельно.
— Я люблю тебя. Это звучит банально, да?
— Нет.
Не все люди созданы друг для друга.