Очень может быть, вам будет не хватать того, что сейчас вы ненавидите...
Когда уходит родная душа, начинает сдавать и тело.
— Ты просто боишься попробовать только потому, что, если вдруг ничего не получится, винить придется опять же себя. Позволь открыть тебе суровую правду жизни: жить вообще страшно. Чудес не бывает. Все зависит только от тебя. Так что подними свою задницу, выйди из палаты и начни заниматься спортом.
— А вдруг будет слишком трудно?
— В этой жизни все стоящее дается очень нелегко.
— Я выяснил, почему ты внезапно потерял сознание.
— Мужчины не теряют сознания. Мы неожиданно ложимся подремать.
Доктор Рид, почему все ваши истории заканчиваются фразой «а потом он повесился»?
Кому вообще какая разница, что думают другие, а? Загляните в своё сердце и делайте то, что поможет вам стать счастливее.
Отношения — это прыжок в неизвестность.
— У меня нет времени морочиться с твоими сексуальными мелочами.
— Правда? А она два года с твоей мелочью морочилась.
Семейная жизнь — это бой длиной в жизнь, в котором нам, мужчинам, не выдали оружия.
Если ты в 44 года надеваешь комбинезон не для того, чтобы залезть в кабину ракеты, велика вероятность того, что в жизни ты пару раз повернул не туда.
Я слишком зол, чтобы притворяться, что я Вас не ненавижу.
— Минералку без газа, пожалуйста. Я за рулём.
— Всё оплачено, красавчик.
— Да? Тогда большой стакан виски.
Я б кольнул, Перри, но на самом деле это виски, а я в говно.
Доктор Рид, вы четыре года учились в колледже, потом ещё четыре на медицинском. Значит, вам уже как минимум восемь лет…
Люблю смотреть на надвигающиеся катастрофы.
— Ну и, что ты сделаешь, слабак? Дашь мне в глаз?
— Возможно.
— Моли Бога, чтобы я после этого умер. Потому что если я выживу, ты покойник. Ой, какой тортик.
Каково это на вкус? Горьковато, а? Переваривай!
— Там было всего одно свободное место, и я отдал его богатому парню, потому что он дает деньги, которые мы потратим на открытие акушерского отделения.
— Больше всего меня пугает то, что что ты можешь смотреть на парня, которому только что подписал смертный приговор, и даже не переживаешь.
— А я здесь не для того, чтобы переживать.
— Если она тебе дорога, она должна знать, какой ты на самом деле!
— Чушь. Ври до последнего, ври! Это обычная форма общения мужчины и женщины.
— Если бы он захотел найти место для твоего пациента, он бы его нашел, просто на него все навалилось, что он испугался, к тому же хоть он и не признается, но должность его уже меняет, потому что у него появились новые обязанности, в том числе удерживать нашу клинику на плову.
— Я бы ему помог, но он мне не позволяет.
— Когда я был главврачем, Кокс приходил ко мне, что-то требовал, я всегда говорил «нет». И если он больше не приходил, то я знал, что на самом деле это не важно. Но если он продолжал на этом настаивать, то я знал, что на это надо обратить внимание. Теперь он на моем месте, и голос в его голове заставляет говорить «нет». Теперь нужен человек с другой стороны баррикад, который будет говорить, что нужно делать, хочет он это слышать или нет. Так что теперь ты этот человек, вперед за работу.
— А он хотя бы будет мне за это благодарен?
— Нет, он тебя за это возненавидит.
— Привет, Боб! Как дела?
— Отлично! Думаю, сегодня я попробую двойной латте мокачино с пышной пенкой, без кофеина, с ванилью и мускатным орехом.
— То есть, чёрный кофе, как обычно?
— Угадал!
Доктор Дориан, вы понимаете, что вы для меня — всего лишь пустое место в форме? Ради Бога, единственная причина, по которой я ношу с собой этот планшет — это возможность делать вид, что я помню ваши имена.
Да, Энит, я слышу как рычит Бакстер. Ты зашла на его половину дома. Зубы показывает? Так, я скажу, что тебе делать. Ты готова? Сделай резкое движение!
— Женщины как сороки — любят все блестящее, все, что можно носить в ушах, на шее, в сосках.
— У сорок есть соски?
— Пусть первым отмазывается Большой Боб.
— Бла-бла-бла, я не приду.
— Ой, смотрите, я зацепился за его воротник!
— Думаешь, я стал главврачом, потому что опаздывал?
— Не-ет, Бобо, потому что одним ты лизал задницу, а других бил исподтишка.
— Возможно, но начинал я это делать ровно в восемь.
— Кто съел мою булочку?
— Булочка была великолепна. Мои комплименты маленькой кухарке.
— Это я их готовил.
— А я знаю.
— Перри, мне надоело выслушивать жалобы пациентов на то, что вы их называете жиртрестами, тупицами, алкашами, лузерами, пузанами, пепельницами и бомжарами. Кстати, причем здесь бомжары?
— Я хотел сказать «обжоры», но во рту у меня был кусок торта.
— Короче, в отличие от моей массажистки Фриды, ты не так мил, чтобы быть таким грубым.
Если бы слёзы на меня действовали, моя жена давно бы каталась на новой машине.
– Милый пиджачок, Тэд. Это, что, шерсть?
– Нет, это смесь полиэстера и нейлона. Вам правда нравится?
– Да нет, в туалете просто бумажные полотенца закончились.
Эй, Андерсон! Пока я работал, мы с тобой не болтали по душам. Знаешь, я не особенно сентиментальный человек. Ну, да чёрт с ним, теперь можно сказать... Ты козёл.
— Хочу напомнить, что к завтрашнему дню вы должны представить все документы по страховке и анализ мочи.
— Никакие документы по страховке я собирать не буду. А анализ мочи я уже оставил — на дверце твоей машины.
— Знаю, в это трудно поверить, но когда я поступила в колледж, я была немного...
— ... Занудой?
— ... Зубрилой?
— ... Честной давалкой?
— А! Вот ты где, глухой ублюдок! Я ненавижу тебя! Каждый раз, когда ты произносишь моё имя, хочется засунуть кулак тебе в глотку и смотреть, как ты задыхаешься, сволочь!
— Я уже слышу, Тэд... Уже слышу...
— Кто такой Тэд?
Если бы я хотел впустую потратить воздух, я бы сделал своей жене дыхание рот в рот, когда у нее сердце остановилось.