Вряд ли враги разгадают наш замысел, ведь нам и самим ни черта не ясно.
– Бедненький Финник. Ты, наверное, первый раз в жизни стал непохож на красавца?
– Да уж. Непривычное ощущение. Ну ты же как-то всю жизнь терпела.
Ты не умрешь. Я тебе запрещаю. Ясно?
Разве краткое счастье хуже, чем никакое?
Иногда хорошо лишний раз не задумываться.
Я привык изливать свои чувства в работе, так что если и сделаю больно, то себе одному.
«Отпусти их, — велю я себе. — Попрощайся, забудь». Собрав последние силы, поочередно представляю себе каждого из них и мысленно отпускаю на волю, словно птиц из надежных клеток в моей груди, накрепко запирая дверцы, чтобы никто не вернулся.
— Я чувствую...
— Что ты чувствуешь?
— Надежду.
— Слушай, а почему я не чувствую, когда ты видишь плохие сны?
— Трудно сказать. Кажется, я не мечусь и не вскрикиваю. Наоборот, просыпаюсь — и словно цепенею от ужаса.
— Будил бы меня, — говорю я, вспомнив, как сама тормошила его дважды, а то и трижды за ночь. И как долго ему приходилось меня успокаивать.
— Зачем? — возражает Пит. — Чаще всего я вижу, что потерял тебя. Открываю глаза — ты рядом, и все хорошо.
Люди плохо переносят страдания тех, кого любят.
Нет, я открытая книга. Кажется, люди узнают мои секреты раньше меня самой.
Чтобы дождаться конца, нужно пройти начало и середину.
Он притягивает меня ближе и прячет свое лицо у меня в волосах. Я чувствую тепло там, где его губы просто касаются моей шеи, оно медленно растекается по всему моему телу. Это так хорошо, так невероятно хорошо, что я понимаю, что не смогу отпустить его первой.
Раз уж отчаянные времена требуют отчаянных действий, значит, мне теперь дозволено всё.
В глубине души мне всегда было ясно: мало спастись самой и спасти своих близких. Даже если представится такая возможность. Это ничего не изменит.
Внезапно я понимаю, что это значит. По крайней мере, лично для меня. В двенадцатом дистрикте живы всего лишь три победителя. Двое мужчин. И одна.
Я вернусь на арену.
Город пылает сотнями тысяч огней, за ними не разглядеть ни единой звезды.
Порой с людьми происходит такое, к чему они совершенно не готовы.
Однако не стоит недооценивать вред, который могут нанести человеческие ногти, особенно если застать жертву врасплох.
Неудивительно, что я победила в Голодных играх. Порядочным людям такое не по зубам.
Я лучше Китнисс держусь перед камерами. Мне не нужны советчики. Нужно только одно — знать, во что ввязываюсь!
— Серьёзно? По-твоему, я не свихнулась? Ты правда со мной?
Словно гора с моих плеч свалилась. На плечи Гейла.
— По-моему, ты, конечно, свихнулась, но я с тобой.
Отлично, пойду скажу Питу, что я выбрала в союзники Долбанутого, Тронутую и восьмидесятилетнюю бабушку. Вот он обрадуется.
Как бы я ни поступила, кому-то всегда будет больно.
— Знаешь, проживи ты хоть сотню жизней, и тогда не заслужишь такого парня, — говорит Хеэймитч.
— Куда уж мне, — цежу я. — Среди нас троих он лучший, кто бы сомневался.
Пит задумал отдать мне... всё.
Я жду, когда он заведет речь о ребёнке, ради следящих за нами камер, но этого не происходит. Значит, наш разговор не был частью Игры. Пит на самом деле искренне дал мне понять, что чувствует.
– А я никому не нужен, – говорит он без нотки жалости к самому себе.
Это верно, семья без него проживет. Поскорбит для приличия, так же, как и кучка приятелей, но вполне продержится. Даже Хеймитч смирится с потерей – при помощи дополнительных доз алкоголя. Лишь один человек на свете действительно пострадает от этой невосполнимой утраты. И это я.
– Мне, – возражаю я. – Мне нужен.