И мы разошлись, так и не поняв друг друга. На этом свете люди редко понимают друг друга.
Я ухожу в себя и открываю целый мир!
Почему то, что составляет счастье человеку, должно вместе с тем быть источником его страданий?
Большинство людей работает большую часть времени, чтобы жить, и незначительное свободное время, остающееся у них, настолько тревожит их, что они всеми способами стараются избавиться от него.
Мне так много дано, но чувство к ней поглощает всё; мне так много дано, но без неё нет для меня ничего на свете.
Он во мне ценит больше ум и дарования, чем сердце, хотя оно — единственная моя гордость, оно одно источник всего, всей силы, всех радостей и страданий. Ведь то, что я знаю, узнать может всякий, а сердце такое лишь у меня.
Я редко могу взяться за книгу, а потому она должна быть мне особенно по вкусу. И мне милее всего тот писатель, у которого я нахожу мой мир, у кого в книге происходит то же, что и вокруг меня, и чей рассказ занимает и трогает меня, как моя собственная домашняя жизнь. Пусть это далеко не райская жизнь, но в ней для меня источник несказанных радостей.
Воображение наше, по природе своей стремящееся подняться над миром, вскормленное фантастическими образами поэзии, рисует себе ряд людей, стоящих неизмеримо выше нас, и все, кроме нас, кажется нам необыкновенным, всякий другой человек представляется нам совершенством. И это вполне естественно. Мы на каждом шагу чувствуем, как много нам недостает, и часто видим у другого человека то, чего лишены сами, приписывая ему свои собственные качества, с несокрушимым душевным спокойствием в придачу.
Ты не чувствуешь, не понимаешь, что в твоем сокрушенном сердце, в твоем смятенном уме — причина всех горестей...
Люди страдали бы гораздо меньше, если бы не развивали в себе так усердно силу воображения, не припоминали бы без конца прошедшие неприятности, а жили бы безобидным настоящим.
Напрасно простираю я к ней объятия, очнувшись утром от тяжких снов, напрасно ищу ее ночью в своей постели, когда в счастливом и невинном сновидении мне пригрезится, будто я сижу возле нее на лугу и осыпаю поцелуями ее руку. Когда же я тянусь к ней, еще одурманенный дремотой, и вдруг просыпаюсь, — поток слез исторгается из моего стесненного сердца, и я плачу безутешно, предчувствуя мрачное будущее.
Выстрадать всю положенную ему меру, искупить всю чашу до дна — таков удел человека.
Чувства и поступки так же многообразны, как разновидности носов между орлиным и вздёрнутым.
Человек всегда останется человеком, и та крупица разума, которой он, может быть, обладает, почти или вовсе не имеет значения, когда свирепствует страсть и ему становится тесно в рамках человеческой природы.
Воображение — поистине дар богов!
Горе тому, кто, пользуясь своей властью над чужим сердцем, лишает его немудреных радостей, зарождающихся в нём самом. Никакое баловство, никакие дары не заменят минуты внутреннего удовлетворения, отравленной завистливой неприязнью нашего мучителя.
Ах, какой трепет пробегает у меня по жилам, когда пальцы наши соприкасаются невзначай или нога моя под столом встретит её ножку! Я отшатываюсь, как от огня, но тайная сила влечёт меня обратно — и голова идёт кругом!
Ибо человек, увлекаемый страстями, теряет способность рассуждать, и на него смотрят как на пьяного или помешанного.
Едва я загляну в её чёрные глаза, как мне уже хорошо.
Ах, неужто люди бывали так же несчастливы до меня?
Какие мы дети! Как много для нас значит один взгляд! Какие же мы дети!
В большинстве своем люди трудятся по целым дням, лишь бы прожить, а если остается у них немножко свободы, они до того пугаются ее, что ищут, каким бы способом от нее избавиться. Вот оно — назначение человека!