Предыдущие строки написаны во время воздержания, и в них много несправедливого.
Я счастлив на несколько часов.
Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть скроет его от меня. Он не нужен мне, как и я никому не нужен в мире.
У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, — способность проводить жизнь в полном одиночестве. А одиночество — это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость...
Итак: горка. Ледяная и бесконечная, как та, с которой в детстве сказочного Кая уносили сани. Последний мой полёт по этой горке, и я знаю, что ждёт меня внизу.
... В нормальном сне музыка беззвучна... (в нормальном? Ещё вопрос, какой сон нормальнее! Впрочем, шучу...) беззвучна, а в моём сне она слышна совершенно небесно. И главное, что я по своей воле могу усилить или ослабить музыку.
Изредка, правда, когда я ложился в постель с приятной мыслью о том, как сейчас я усну, какие-то обрывки проносились в темнеющем уже сознании.
... Это не дневник, а история болезни...
... Побежал к дому, как к месту спасения, ничего не желая, кроме того, чтобы у меня не разрывалось сердце...
... И снег таял на облезшей кошке, послужившей материалом для воротника.
Не могу не воздать похвалу тому, кто первый извлек из маковых головок морфий.