Встретившись однажды, полностью расстаться невозможно.
Компьютер – область свободы. Свободы от цензуры, но порой – увы – и от грамматических правил. ... Никогда прежде перед нашими глазами не проходило такое количество безграмотных текстов. Ошибки, существовавшие раньше лишь в частной переписке, стали теперь общедоступны. Они усваиваются и – тиражируются.
Когда спать стало уже невозможно, он обратился к чтению. Оказалось, что книги, правильно подобранные, ограждали от действительности не хуже сна.
Вендетта у русских людей прекращается так же внезапно и немотивированно, как началась. Вражда глохнет в цепи малоинтересных событий, как глохнет эхо в знойном крымском сосняке, как глохнут в бурьянах могилы на отечественных кладбищах.
Вообще же мудрость — это прежде всего опыт. Осмысленный опыт, конечно. Если осмысления нет, то все полученные синяки бесполезны.
В искусстве лучше недосказать, чем сказать слишком много. А зрители будут плакать о своем.
Люди свободны, но история несвободна. В ней столько, как ты говоришь, помыслов и поступков, что она не может свести их воедино и объемлится только Богом. Я бы даже сказал, что свободны не люди, а человек. Скрещение же человеческих Воль уподоблю блохами в сосуде: их движение очевидно, но разве оно имеет общую направленность? Потому у истории нет цели, как нет её и у человечества. Цель есть только у человека. И то не всегда.
Христофор писал не потому, что боялся что-то позабыть. Даже достигнув старости, он не забывал ничего. Ему казалось, что слово записанное упорядочивает мир.
... Много раз я сожалел о словах, которые произносили уста мои, но о молчании я не жалел никогда.
— Но любовь... — это такое всепоглощающее чувство, от которого, как я понимаю, просто судорогой сводит... А я такого не чувствую. Мне её не хватает — да. Мне хочется быть рядом — да. Но не безумствовать.
— Ты говоришь о страсти, которая действительно род безумия. А я говорю о любви осмысленной и, если угодно, предопределённой. Потому что когда тебе кого-то не хватает, речь идёт о недостающей части тебя самого. И ты ищешь воссоединения с этой частью.
А не надо решать проблемы народа — ты же видишь, чем это обычно кончается. Реши свою. Пусть каждый решит свою, и всё у народа будет в порядке.
Но больше всего Уткина раздражал громкий голос сотрудницы, который был слышен во всех помещениях. В том числе и тех, где её не было. Она откликалась на все реплики. Она отвечала на все вопросы — даже не к ней обращённые, потому что с вопросами к ней уже давно никто не обращался. Рассказывала о летнем отдыхе, ремонте дачи, детях (начиная с младшего) и попугае, который замолкал только под наброшенным на клетку платком. Снимала с плеч шаль и показывала, как набрасывает её на клетку. Ко дню рождения ей подарили большой павлово-посадский платок, но разъяснить смысл подарка постеснялись.
Есть люди, чья постоянная и несомненная правота делает жизнь окружающих невыносимой.
<...> вместе с красными приходит новая, устроенная на иных основаниях действительность.
Остановившись на Дворцовой площади, Соловьев спросил себя, в какой степени является вымыслом собственно история. На главной площади империи такой вопрос казался вполне естественным.
— Да почему же вы, мать вашу, не стреляете?!!
<...>
— Потому что смерть не способна ничему научить.
На случай возможного отсутствия будущего он продлевал свою жизнь многократным переживанием прошлого.
<...> историки в большинстве своем — пессимисты, поскольку имеют дело преимущественно с покойниками. История — наука о мертвых, неожиданно заключал свое эссе русский профессор, в ней очень мало места для живых.
<...> во всяком подобии есть свой смысл: оно открывает иное измерение, намекает на истинную перспективу, без которой взгляд непременно уперся бы в стену.
Текст, как и бытие, не может существовать без оговорок.
А кроме того (однажды сказал он), главное, чего не хватает музыке, — это тишины. Только в гармонии с тишиной и может существовать музыка. Без паузы звук неполон, как неполна речь без молчания.
Собственно говоря, все в природе должно быть обычным, только тогда оно узнаваемо и трогает душу.
Помня о том, что впереди вечность, не пренебрегай и временем, ибо добиться чего-то можно лишь во времени.
Утро — время непростое. Всегда было таким.