Что нужно этой стране — как и любой другой, — нет, это не наследник престола, а мир... мир и не война, которая угнетает страну и уничтожает её богатства.
Сохранение мира требует немирных средств.
Кто хочет наслаждаться прочным миром, должен уметь воевать.
У борцов за мир всегда много врагов.
Мне нравится Рождество. Грубо говоря, оно напоминает нам о мире и доброжелательности. Но грубить каждый год надоедает.
Я ничего не могу сделать, чтобы принести мир в ее сердце. Единственное, что я могу, — это быть рядом с ней, когда она печалится, и делать вид, что ничего не замечаю, когда она пытается скрыть свое смущение. Вот и все.
Целыми днями мы валялись на пляже, подставляя голые тела солнцу. Быть голыми, без выкладки, без оружия, без формы, – это само по себе уже равносильно миру.
Ты не можешь обрести мир, избегая жизни.
Неужели все эти мирные конференции так ни к чему и не привели?..
Мирное сосуществование никогда не было отличительной чертой человека.
— Я видел столько зла, столько смерти... Я молился Богу, чтобы никогда это больше не видеть. Но, если Сверкер вытащит меч, то будет война.
— Я тоже буду здесь, я буду здесь, каждое мгновение... Бог дал тебе особое задание.
— Идти на войну?
— Установить мир.
Я хочу заплатить тридцать монет серебром — это гораздо больше стоимости земли. Но мир между соседями намного дороже серебра.
— Ты в них и правда души не чаешь.
— Оглянись вокруг, эти люди много веков живут в мире и согласии. В современном мире таких заповедников не найти.
Громыхает гражданская война
От темна, до темна,
Много в поле тропинок,
Только правда одна. И над степью зловещей
Ворон пусть не кружит,
Мы ведь целую вечность
Собираемся жить. Если снова над миром грянет гром,Небо вспыхнет огнем,
Вы нам только шепните
Мы на помощь придем.
Неправильно проявлять заботу о мире во всём мире, ежели в своём собственном доме мира нету.
Какого мира мы добиваемся? Я говорю об истинном мире. О таком мире, ради которого стоит жить на Земле. Это не просто временный мир, это мир навсегда. Наши беды созданы людьми, поэтому люди могут их и преодолеть. Ведь в конечном счете нас объединяет именно то, что все мы живем на этом маленькой планете, мы дышим одним воздухом, мы все желаем счастья своим детям и все мы смертны.
До сих пор никому не удалось создать эпоса о мирной жизни. Отчего покой не может вдохновить рассказчика, почему он так трудно поддается описанию?
К искуплению ведет много дорог. К сожалению, не все они мирные.
— Я хочу мира и спокойствия!
— Ты слишком молод, чтобы хотеть этого.
– Что Вам было нужно?
– Правда. А что нужно Вам?
– Мир на планете.
Местью ты не добьешься мира.
Один день без войны — это уже победа мира!
— Я приказал вам прекратить боевые действия, солдат!
— Но Сир! Они продолжают атаковать.
— Как и ты. Мир может оказаться более трудным, чем война. Давайте пробираться внутрь.
Мы не должны жить в мире, где люди могут думать, что кто-то лучше или хуже других!
Мир — всего лишь промежуток между войнами.
Не в смерти, но в жизни наше будущее, наше счастье, наш мир, достались нам в дар от павших. И мы должны беречь и ценить этот дар.
Не делай глупостей! Этот вот урод украл у России три ядерные боеголовки и продал их человеку по имени Соломон. Он всё это время использовал С. С. О.. У него две цели: Париж и Нью-Йорк. Заряды он перевозит в общественном транспорте. Одну из бомб Соломон собирается взорвать на Таймс-сквер. Этого нельзя допустить. Мы можем положить конец между нашими народами. Мы с тобой. Ни политики, ни деньги, а просто два солдата, говорящие правду. Помоги мне с этим. Пристрели его — или умрут миллионы. И помни — Соломону надо помешать.
Десять лет назад я обожал мультик про Владыку Тьмы. Его целью было покорение мира. Все презирали его за это, но его его истинная цель была куда выше. Ибо захватить мир он хотел, чтобы принести мир и покой.
Ты должна защищать тех, кто тебе дорог. Если люди начнут беспокоиться о других, в этом мире не будет войн. Так что для начала заведи себе сотню друзей!
— Мы не станем просить тебя делать что-то неразумное. Профессор вскоре вновь активизируется. Это очень важный план. Нам не обойтись без твоих способностей...
— Ты не хочешь увидеть учителя, а потом помочь нам, помочь восстановить мир и порядок во вселенной?
— Мир во вселенной и восстановление порядка... Благородны лишь его принципы. Я была лучшего мнения об отце...
В чем смысл творения? Как небо, раскинувшееся над летящим ястребом, истинный мир невозможен без тишины, свет без тьмы и жизнь без смерти.
Нет мира без жертв... И если мы не перестанем убивать других, то вскоре можем потерять самих себя.
— Я лишь хотел мирового спокойствия — того, чего желают все.
— Наплевав на природу самих людей?
— Всего лишь на разницу во мнениях.
— Ты хотел остановить мир на сегодняшнем дне. Но каждодневную жизнь без изменений таковой не назвать. Это лишь накопление опыта.
— Но зато оно ведёт к знанию.
— Императору Чарльзу был нужен вчерашний день. Тебе — сегодняшний. Но мне нужен завтрашний день.
— Завтра может быть хуже, чем сегодня.
— Нет, лучше. Потому что люди продолжают стремиться к счастью, сколько бы времени это ни занимало.
— Но это ведет к непомерным желаниям. Это верх глупости. Всего лишь чувство, порожденное бесплодными надеждами и мечтами.
В Искусстве Мира, которое я практикую, есть место для каждого из восьми миллионов богов мира, и я сотрудничаю со всеми. Бог Мира велик, он покровительствует всему божественному и просветлённому в каждой стране.
В Искусстве Мира нет состязаний. Истинный Воин непобедим, поскольку он ни с кем не сражается. Нанести поражение означает поражение нашего собственного противоречивого ума.
Иди спокойно и не позволяй новостям наполнять себя дрожью. Я была в самых опасных местах планеты, и люди там улыбались мне, пускали в дом, делились едой.
Если бы я доверяла новостям, я бы посетила пятнадцать, а не восемьдесят стран. Хорошего в мире больше, просто хорошее молчаливо. Одна маленькая бомба гремит на весь мир, миллион добрых улыбок — беззвучен.
Современному миру не требуется ненависть, ему нужна добрая воля, нужны согласие, сотрудничество и гораздо более добросердечный моральный климат; я думаю, что даже немного самой обычной любви и сердечности способны еще творить чудеса. Я защищаю современный мир не потому, что это мир богачей, а потому, что это ведь и мир бедных, а кроме того, мир тех, кто находится посредине между жерновами капитала и классовой ненавистью пролетариата, тех, кто так или иначе поддерживает и сохраняет большую часть человеческих ценностей. Я не знаю близко десять тысяч самых богатых людей и не могу поэтому их судить, но я судил тот класс, который именуется буржуазией, за что меня и упрекали в гнилом пессимизме.
Поэтому я имею право в какой-то мере заступиться за тех, на чьи недостатки и пороки я, конечно, также не закрываю глаза. Пролетариат не может заменить этот класс, но может в какой-то мере влиться в него. Пролетарской культуры не существует, какие бы хитроумные эстетические программы ни сочинялись. Точно так же, как нет чисто этнографической, аристократической или религиозной культуры; все, что остается в культуре, связано со средними слоями, с так называемой интеллигенцией.... не быть коммунистом — это не только отрицание, но и определенное кредо.
Мне лично такой вопрос принес известное облегчение: ведь тут от меня требовалось не полемизировать с коммунизмом, а оправдываться перед самим собой из-за того, что я не стал коммунистом и не могу им стать. Мне было бы гораздо легче, если бы я им был. Я бы жил в убеждении, что самым активным образом участвую в исправлении мира; я был бы уверен, что стою на стороне бедных против богатых, на стороне голодных против денежных тузов, я бы точно знал, что и по какому поводу надо думать, что надо ненавидеть, а что презирать. Вместо этого я чувствую себя, точно голый в терновнике: с пустыми руками, не прикрытый никакой доктриной, ощущаю я себя бессильным прийти на помощь миру и часто не знаю даже, как сохранить чистой собственную совесть. Если мое сердце на стороне бедных, какого же черта я не стал коммунистом?
Именно потому, что я на стороне бедных. Я видел нужду, такую безмерную, что все вокруг мне опротивело. Где бы я ни был, я бежал от дворцов и всматривался в жизнь бедняков, терзаясь унизительной ролью беспомощного зрителя. Ведь недостаточно взирать на эту нужду и сочувствовать ей: надо бы жить их жизнью, но я слишком боюсь смерти. Эту завшивленную человеческую нужду не поднимает на щит ни одна партия; к этим страшным логовищам, где нет ни гвоздя, чтобы повеситься, ни грязной тряпки для подстилки, коммунизм обращается из безопасной дали: во всем, мол, виновен социальный строй; через два года, через двадцать лет взовьется знамя революции, и тогда...
Как же так, через два года, через двадцать лет? Неужели вы способны равнодушно соглашаться с тем, что можно так существовать еще два зимних месяца, еще две недели, еще два дня? Буржуазия, которая тут не может или не хочет помочь, чужда мне; но так же чужд мне и коммунизм, предлагающий вместо помощи знамя революции. Цель коммунизма — властвовать, а вовсе не спасать, на его знаменах написан лозунг власти, а не помощи. Нищета, безработица, голод — для коммунизма все это не позор и непереносимая боль, а вместилище темных сил, вырывающихся из пучины гнева и ярости. «В этом виноват общественный строй». Нет, вина лежит на всех нас, все равно взираем ли мы на человеческие страдания, засунув руки в карманы или воздев к небу знамя революции.
Бедняки — это не класс, это как раз люди деклассированные, выбитые из колеи и неорганизованные; никогда они не приблизятся к трону, кто бы ни восседал на нем. Голодные хотят не властвовать, а насытиться.
Я верю, что люди и рыбы могут вести мирное сосуществование.
Мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведём, чтобы жить в мире. (Работаем, чтобы иметь свободное время, и воюем, чтобы жить мирно.)