Какова цена лжи? Дело не в том, что мы путаем ее с правдой. Самое опасное то, что, если долго слушать ложь, совсем забудешь, как выглядит правда.
Быть учёным — значит, быть наивным. Мы так упёрлись в поиски правды, что не думаем как мало людей хочет, чтобы мы ее нашли. Но она всегда там, видим мы её или нет. Выбираем или нет. Правде плевать на наши нужды и желания. Ей плевать на наши правительства, идеологии, религии. Она будет ждать. Всё время.
Когда-то я боялся цены правды, теперь же я спрашиваю лишь: какова цена лжи?
— Я не такой важный, Валера, и никогда не был. Я думал, что стану важным, но нет. Я просто был рядом с важными людьми.
— Таких ученых, как я, — полно. Любой мог поступить так же. Но Вы делали все, что мы просили — все, что нужно. Вы приносили материалы и луноходы. Кто еще мог их достать? Они слышали меня, но прислушивались к Вам. Из всех министров на собрании, послушных дураков, они по ошибке прислали достойного человека. Ради Бога, Борис, Вы сыграли самую важную роль.
— Вы знаете, кто такой Василий Игнатенко?
— Нет.
— Он был пожарным, умер через две недели после взрыва. Я встречалась с его вдовой, она родила ребенка. Девочку, которая прожила всего четыре часа. Врачи сказала, умерла бы мать, если бы не была беременна. Ребенок впитал всю радиацию. Ее ребенок. Мы живем в стране, где дети должны умирать, чтобы спасти своих матерей. К черту ваши договоренности, к черту наши жизни — кто-то должен сказать правду.
Вы сделаете это, потому что так надо. Именно вы, потому что никто другой не сможет. Если нет — миллионы умрут. Может ли быть более веской причина? Вот чем всегда отличались наши люди — тысячи лет самопожертвования в наших венах. И каждое поколение ждет свое испытание. Я плююсь на людей, которые это допустили и проклинаю цену, которую нужно заплатить.
— Что будет с нашими ребятами?
— С какими? С водолазами?
— С водолазами, пожарными, теми, что были в аппаратном зале. Как именно на них повлияет радиация?
— Некоторые из них были так сильно облучены, что радиация разрушит их клеточную структуру. Кожа покроется волдырями, покраснеет, а затем почернеет. Далее начнется скрытый период. Симптомы исчезнут, будет казаться, что пациент идет на поправку, что он уже здоров, но это не так. Обычно это длится один-два дня.
— Продолжайте.
— Тогда становится очевидным, что клетки повреждены, умирает спинной мозг, отмирает иммунная система, органы и мягкие ткани начинают разлагаться. Артерии и вены лопаются, становятся как сито, поэтому невозможно даже ввести морфий, а боль... невообразимая. А тогда через три дня или три недели смерть. Вот, что случится с теми ребятами.
— А как насчет нас?
— Ну, мы... нас облучает постоянно, но не так сильно, поэтому радиация не убьет клетки, но ее достаточно, чтобы повредить ДНК. Так что, со временем — рак. Или апластическая анемия. В любом случае — мы умрем.
— Тогда, в некотором роде, мы еще легко отделались.
Когда на кону стоит твоя жизнь и жизни всех, кого ты любишь — угрызения совести тебя уже не волнуют, они бесполезны.
— Профессор Легасов, вы там лишь по одной причине, понимаете? Остановить это все. Я не хочу слышать вопросов, я хочу знать, когда все закончится.
— Если хотите знать, когда Чернобыль станет безопасным, то период полураспада плутония-239 двадцать четыре тысячи лет. Мы до этого не доживем.
Каждая наша ложь — это долг правде, но приходит время и надо платить.