Одиноких видно по глазам. По больному, воспалённому взгляду, ищущему что-то, на миг замирающему и соскальзывающему с чужих лиц, как вода, как талый снег... Одиноких видно в сети, отчаянно впечатывающими своё тепло в затёртые клавиши, когда другие, счастливые, любят друг друга, смеются в тёплых обьятиях, разукрашивают поцелуями кожу, сверкают бокалами под бой курантов... Одиноких видно по рукам. Нервно дрожащим пальцам, меняющим сигарету за сигаретой, чертящим по поверхности пустоты чьи-то имена... Одиноких видно по словам. Горьким, надрывным, спрятанным за напускными улыбками и наигранным равнодушием... Одиноких видно... И глядя в них, в эту холодную печаль, в эту звенящую пустоту, в эту неуспокоенность сердец, так не хочется вдруг оказаться одним из...
Время бежит вперед,
Память уходит вспять,
После паденья — взлет,
И не узнать себя.
Акт бытия в глазах,
С вычетом ломких чувств,
Делает краткий взмах
В сердце вселяя грусть.
Значит, пока что жив,
Значит, еще смогу
Спеть не один мотив,
В ноты вогнав судьбу.
Значит, не солнце — смех
Греет сердца людей,
Значит, любовь — для всех,
Значит, тоска — не в ней.
Значит, идти вперед,
Ямы, холмы — не в счет.
Значит, там кто-то ждет,
Значит, и я еще,
Преодолев посты
Бед и потерь кольцо,
Снова скажу: «лишь ты»,
Глядя в твое лицо.
Земля уходит из под ног? Так расправь крылья и лети. Воспаленное сознание порождает кошмары? Так грей озябшие руки на этом огне. Смысл жизни исчерпал себя и дорог больше нет? Так ступай по бездорожью, где воздух так тонок. И как бы трудно не было – смейся над этой жизнью, потому что жизнь – смешна. Потому что невозможного – нет, потому что все пути открыты, потому что вода течет с небес, а в чистых руках – власть творить чудеса. Потому что когда в твоей улыбке появляется уверенность, ветра становятся покорны движению руки, и горы отступают перед тобой. Мы в силах все изменить и все решить, вернуть навсегда потерянное или обрести что-то новое, найти счастье, или осознать мудрость, перекроить землю или объять небо. Потому что все это – уже в тебе, и нужно так мало, просто перешагнуть грань той уютной маленькой реальности, к которой тебя приучили, к которой ты привык, в которой тебе так нравится жить, где есть боль и отчаянье, разлуки и смерть, придуманные тобой самим. И сделав этот шаг – ты уже никогда не захочешь останавливаться.
Она не писала стихи,
Не верила книгам и песням:
Лирической всей чепухи
Не нужно для смерти и секса.
Она не любила котов
И, впрочем, людей не любила:
Смотрела в провалы их ртов
И видела только могилу.
Она не любила Москву,
Она не любила природу:
Бросала окурок в траву
И шла не спеша на работу.
Садилась на маленький стул
И чиркала, чиркала спичкой,
Свет падал на выемки скул
Легко и почти эротично.
И так очень много ночей:
Огонь, ее стул, папиросы.
Она не любила людей,
Она зажигала им звезды.
Он быстро научился говорить на языке нот, и оказалось, что ему было что сказать миру. Он возвращался домой, садился за фортепиано и творил. Музыка звучала в нем, она струилась насквозь, оседая черными знаками мелодий на нотных листах. В ней было всё: расплескавшаяся жизнь, первая неуверенная любовь, острые потери и долгая боль, стук колес и шепот человеческих голосов, взлет лесов и падение дождей.
Писать стихи — не значит быть поэтом,
Уметь ласкать не значит полюбить.
И тлеет жизнь безвкусной сигаретой,
Которую так просто потушить.
Смотри в меня и молча раздевайся,
Успей спасти наш загнанный мирок,
Разбей по нотам самой юной страсти
И рукавом сотри последней срок.
Да просто будь на сантиметр глубже,
Будь здесь на расстоянии тепла
Вплети меня в узоры этих кружев,
Которые не больше, чем слова.
Хотя... Не стоит. Запирай засовы,
Ломай в руке хрустальные шары
Еще одной, уже ненужной ссоры
В пространстве исковерканной зимы.
Весна придет. Она придет, я знаю.
Она войдет к нам в души налегке,
И будет время для любви и чая,
И первый поцелуй на языке.
Но между тем и этим старым светом,
Я не могу никак одно забыть:
Писать стихи — не значит быть поэтом.
Уметь ласкать не значит полюбить.
Дождь начнется точно в понедельник,
Как и обещал угрюмый диктор.
Мы узнаем осень за неделю,
В лужах разобрав ее вердикты.
Ты промочишь в них свои ботинки,
Ты подхватишь легкую простуду,
Победивший в этом поединке,
Кашель набирает амплитуду.
Ты глядишься в желтые витрины,
Ты считаешь мелочь по карманам,
Через дребезжание машины
Слыша тихий шепот океана.
Со щеки рукой стираешь капли,
С запахом духов и никотина,
Чувствуя, как дни твои озябли,
Пропитались этим горьким дымом.
Но, читая боль и веру в лицах,
На плече уставшего поэта
Молча ждет растрепанная птица
Синего пронзительного цвета.
Спасибо, Боже, за порок,
За тишину и за усталость,
За предначертанный нам срок
за тихую седую старость.
Неизлечимая болезнь,
Конец и жизни, и надежды,
Последний шаг в немую песнь,
Наш гроб и белые одежды.
За то, что тело предает
Нас медленному погребенью,
За то, что кончится полет
Последнее сердцебиенье.
За то, что хочется прожить
Минуты счастья до погоста,
За то, что в старости любить
Весь мир — так безнадежно просто.
Мне кажется, Вы станете старухой
И будете вязать для неба свитер,
И часто спать, и мерить взглядом сухо
Свой город из артрита и гранита.
Мне кажется, Вы станете циничней
И выключите врущий телевизор,
А на балконе разобьете птичник,
Как средство от тоски и ревматизма.
Мне кажется, Вы будете петь внукам,
Качая в люльке веру в продолженье,
И шить для них красивых ярких кукол,
Но как бы в долг, слегка, из одолженья.
Мне кажется, Вы спрячетесь за книги,
Чтобы молчать о времени ворчливо,
И в трении финансов и религий
Смотреть назад, где все до боли живо.
И вспоминать себя — смешной девчонкой,
Родителей, друзей уже ушедших,
Дни боли, застелившие мир черным,
Дни счастья — почему их было меньше?
Мне кажется, Вы станете музеем
Огромной жизни, взвешенной часами.
Но все же… Это, видимо, важнее:
Мне кажется, что я останусь с Вами.
Не смотрите в глаза тем, кто сбитым дыханьем
Пробивается вверх, зажигая рассвет.
Не шепчите имён своих ждущим на грани,
Не вскрывайте их боли желаньем побед.
Кто горит ярче всех — изнутри выгорает,
Разлетаясь на тени пронзительных слов.
В вечном поиске счастья сквозь жизнь пролетая,
Берегите сердца, не играйте в любовь.
Она незваная, нежданная пришла,
болтала громко и дымила папироской,
а я подумал: «как же хороша,
как явно пахнет августом и осенью».
Но я был глуп, я видел в ней пролет
мгновения — ведь завтра же забуду,
проходит все, и женщина пройдет
букетиком отцветших незабудок.
Тогда смотрел — как будто бы поверх,
писал стихи, но как бы в одолженье.
Она к семи бежала на концерт,
вся превращаясь в спешку и движение.
Не возвращалась. В марте, сентябре
не возвращалась! Я корился: «сукин...!»
Сейчас упал бы на колени перед ней
и целовал безумно ее руки.
Сейчас бы плакал «милая, прости!»
и не стыдился слез бы, не стыдился!
Но все проходит. Осень впереди.
Нет никого, лишь листья, листья, листья...
Ты остаешься один, когда кончается вера,
Когда в твоих небесах не слышно пения хора,
Когда не ангел крылом, лишь дуновение ветра
Тебя толкает вперед, вдруг превращаясь в опору.
Ты остаешься один, когда уходят родные,
Когда закрыты счета, когда оплаканы судьбы,
Ты закрываешь глаза и понимаешь впервые,
Что так, как было тогда, отныне больше не будет.
Ты остаешься один, когда взрослеют потомки,
И скомкав выцветший плед, ты машешь вслед им рукою,
Ты отступаешь назад в забвенье, в старость, в потемки
Последних сумерек дня над истощенной рекою.
Ты остаешься один, когда любовь остывает,
Когда в груди от потерь твоих становится пусто.
Ты остаешься один, не плачь, такое бывает.
Ты остаешься один. И это даже не грустно.
Распростёртые вверх этажи
В недоступно беззвучное небо,
Как стремленье бескрылой души,
В это небо глядящейся слепо.
И стоят эти злые дома
Подтвержденьем земного бессилья,
Поглощая в себе сквозь года
Позабытые пыльные крылья.
Есть в человеке стена, у которой он был расстрелян.
Есть в человеке пули, им самим расцелованные,
есть в человеке топь, из которой никто не вышел,
есть в человеке тьма, не покрытая тряпкой совести.
Осень пишет
Как художник,
Осень — кисти,
Осень — дождик,
Осень пишет красностишья -
Желторифмы рыжеслов.
Кисти, ветви — сонмы тождеств,
Сонмы равенств,
А под кожей -
Сентябристость,
Серебристость
И ребристость облаков.
Осеняет всех осенне,
Осень — ставни,
Осень — сени,
Не ее ли пел Есенин,
Оторвавшись от полей?
Осень, danke,
Как же тонко!
Месяц в месяц — по ступеням.
Осень — яблоки-паденки
На невыспанной земле.
Осень в лицах,
Осень в листьях,
Осень в птицах -
Машет кистью,
По-девичьи обессилев,
По-лисичьи спрятав хвост.
Осень в чем-то истерия -
Золотые
Злые
Мысли.
Лето сносим,
Осень строим,
Осень.
Живопись.
Помост.
Мы с тобою в ней как краски
Растекаемся.
Мы кляксы.
Мы прозрачны,
Многозначны,
Мы чернила из ресниц.
Это тихо.
Это больно.
А над нами осень-плакса.
С нами осень,
С нами осень…
Спи, любимая, усни.
Осень — ось рассудка накренилась,
в восемь в тебе станут падать листья,
этот вечер выдастся прохладным,
выдаст тайны питерских парадных:
как мужчина с северной закалкой
подносил бессильно зажигалку
к черноте усталого лица,
как летела с губ его пыльца,
превращаясь в птицу на лету
стихо-журавлиности минут.
Осень бросит в кривь дороги лужи,
мир зеркальным станет. Станет нужно
что-то понимать по отраженьям,
чтобы не остаться снова прежним.
Чтобы в темной питерской парадной,
щелкая упрямо зажигалкой,
вечер зажигая, как торшер -
сжечь все листья на своей душе.