— Позвони мне.
— Ладно.
— Подожди, но ты же не записал мой номер!
— Знаешь что, если это судьба, то я его угадаю!
Искра вернулась в гостиную.
— Ублюдок! Паршивый вонючий ублюдок. Как ты мог изменить мне с этой девятнадцатилетней пустышкой?
— Мне было одиноко, — жалобно произнёс Мишель.
— Не распускай сопли. Ты был не одинок, ты был слаб.
Недостаточно быть несчастными порознь, чтобы обрести счастье вместе. Два отчаяния, повстречавших друг друга, вместе могут составить одну надежду, но это лишь ещё раз доказывает, что именно надежда способна на всё...
Так это и была моя жизнь? Что поражает в первую очередь, так это то, сколько времени я потратил впустую. Я боялся, меня всегда пугала неизвестность… Сколько благих порывов сдерживал этот страх.
У меня была моя родина — женщина, и мне нечего было больше желать.
— А с чего мне ревновать к Ней? Ты даже не помнишь, как её зовут. — Конечно, не помню. Имя – это самое главное. Если хочешь всё забыть, начинать надо с главного. С имени.
– Интересная вещь – цена сексуальных услуг, – произнес я в раздумье, – такое впечатление, что она мало зависит от уровня жизни в стране. Понятно, в разных странах все по-разному, но исходная цена везде примерно одинакова: та, которую европейцы и американцы готовы заплатить.
Пролетарии старшего поколения ценят комфорт и не скрывают этого, но, сталкиваясь с его отсутствием, проявляют гораздо больше выносливости, нежели их дети, будь они хоть трижды экологами.
Дальше Паттайи ехать некуда, это клоака, сточная канава, куда сносит все отбросы западного невроза.
С одной стороны – сотни миллионов жителей развитых стран; у них есть все, чего ни пожелают, за исключением одного: сексуального удовлетворения; они его ищут, ищут, не находят и оттого несчастны донельзя. С другой стороны – миллиарды людей, у которых нет ничего; они голодают, умирают молодыми, живут в антисанитарных условиях, им нечего продать, кроме своего тела и своей неиспорченной сексуальности. Чего же тут непонятного, это ясно как день: идеальные условия для обмена. Деньги на этом можно делать немыслимые: что там информатика, биотехнологии, средства массовой информации – тут ни один сектор экономики не идет в сравнение.
В производстве я не смыслил ровным счетом ничего. Я был целиком и полностью приспособлен к веку информации, то есть не приспособлен ни к чему.
В сущности, любители экскурсий жаждут прежде всего увидеть воочию подтверждение того, что вычитали в путеводителях.
И кто это выдумал, что Франция страна фривольности? Франция страна скуки и угрюмого бюрократизма.
Возле «Royal Savoey Seafood» заметил американскую парочку, с преувеличенным вниманием разглядывавшую омара. «Двое млекопитающих созерцают ракообразное», – подумал я.
Людской коллектив, если он насчитывает хотя бы три человека, имеет тенденцию делиться, судя по всему спонтанно, на два враждующих лагеря.
— У Лиз новая кофта?
— Нет. Мы ее уже видели с другой юбкой.
— Нам стоит перестать пялиться, как извращенцы.
— Поздняк. Неудачники.
Ты как те женщины, что спят со всеми, только не с теми, кто их любит.
— Когда ты испугана или удивлена или и то, и другое вместе, у тебя появляется странный блеск в глазах!
— Ну так что?
— Я хочу переспать с тобой из-за этого блеска!
— У неё задница как комета Галлея, такое можно увидеть раз в 15 лет!
— В 75, комета Галлея появляется каждые 75…
— Тем более!
— Я хочу ее увидеть, но я не хочу ее разочаровать. Как это вообще, когда любишь кого-то?
— Ну не знаю, ты даришь цветы, ты говоришь, что ты изменился, что ты был болван, понимаешь?
— Да, цветы это неплохо. Правда, обязательно говорить, что я был болваном?
— Да нет, не обязательно болваном, ты можешь говорить, что ты был ничтожеством, дерьмом, кретином, свиньей...
— А, ясно, у меня есть целый список, спасибо!
Грусть — это глупо. Я выбираю небытие. Это не лучше, но грусть — это компромисс. А мне нужно всё или ничего.
Твоя красота должна раскрыться так же, как и прыщ на твоем лице.
— Мишель?!
— Не могу поверить! Фрай? Это ты?!
— Не знаю...
— Как это не знаешь?! Так это ты или нет?
— А кто спрашивает?