Знаю, что мне нужен не огонь Гейла, подпитываемый гневом и ненавистью, а весенний одуванчик — символ возрождения, обещание того, что, несмотря на все потери, жизнь продолжается. Что все снова будет хорошо. И это может дать мне только Пит. И когда он шепчет мне:
— Ты меня любишь. Правда или ложь?
Я отвечаю:
— Правда.
Есть дороги, которые нужно пройти в одиночку.
Некоторые прогулки необходимо совершать только в одиночку.
Я не знаю, кто он для тебя. Возможно, ты сама этого не знаешь. Но только слепой мог не заметить, как он тебе дорог.
Мне кажется, страшные события труднее всего искоренить. На самом деле, именно такие мы и запоминаем лучше всего.
— Как ты с этим справляешься?
Финник смотрит на меня с недоверием.
— Я не справляюсь, Китнисс! Абсолютно. Каждое утро я выдергиваю себя из кошмаров и вижу, что в реальном мире ничего не изменилось. — Что-то в выражении моего лица заставляет его замолчать.
— Лучше не поддаваться этому. Собрать себя заново в десять раз сложнее, чем рассыпаться на куски.
Я устала от людей, врущих мне ради моего же блага. Потому что на самом деле это больше для их блага.
— Не дай ему разлучить нас. Тяжело дыша, Пит сражается со своими кошмарами.
— Нет. Не хочу... Я почти до боли стискиваю его руки.
— Будь со мной.
Зрачки Пита суживаются до размера булавочных головок, быстро расширяются, затем возвращаются к нормальному размеру.
— Всегда, — шепчет он.
Изначальная красота — это то, как человек выглядит по утрам, едва встав с кровати, то есть естественно, но безупречно.
Мне требуется много времени, чтоб докопаться до причины моего расстройства и негодования. И это слишком унизительно, чтобы признавать. Все эти месяцы Пит считал, что я изумительная, а я принимала все это, как что-то само собой разумеющееся. Но теперь это далеко позади. Наконец он видит меня такой, какая я есть. И я ненавижу его за это.
Никто не разрушает то, чем намеревается овладеть в будущем.
Чем больше у тебя дел, на которые ты можешь отвлечься, тем лучше.
Лучше не поддаваться слабости. Шагнуть в пропасть гораздо легче, чем из нее выбраться.
И на третью ночь, во время нашей игры, я нахожу ответ на вопрос, который снедает меня. «Дикая Кошка» послужила метафорой для моей ситуации. Лютик — это я. А Пит — тот, кого я так сильно хочу защитить — это свет от фонарика. Пока Лютику кажется, что у него еще есть шансы схватить лапами неуловимый луч, он агрессивен и встает на дыбы (совсем как я, с тех пор как покинула арену, оставив живого Пита там). Когда же луч окончательно гаснет, Лютик на время расстраивается и теряется, но быстро приходит в себя и хватается за что-то другое (вот что произойдет, если Пит умрет). Но одна вещь, которая вводит Лютика в ступор — это когда я направляю фонарик высоко на стену, где он попросту не может достать и даже подпрыгнуть. Он мечется вдоль стены, вопит, и никак не может ни утешиться, ни отвлечься. И в таком состоянии он пребывает до тех пор, пока я не выключу фонарик (именно это и пытается проделать со мной Сноу, вот только я не знаю, какую форму примет его игра).
На публике человек всегда становится храбрее.
Если всё это правда, то было бы гуманнее убить Пита прямо здесь и сейчас. Но, к счастью, или к сожалению, мной руководит не гуманизм.
Не знаю, как ему объяснить, что значит — убить человека. И что убитые навсегда остаются с тобой.
Жар. Пепел. Страдание. Необычный вкус для нежного.
— Всё ещё злишься.
— А ты всё ещё не извиняешься.
Я превратила его в частичку своих собственных Игр? Это низко, но я не уверена, что это ниже моего достоинства.
Сноу украл его у меня, вывернул наизнанку до неузнаваемости и преподнес в подарок. Боггс сказал мне, что, учитывая весь план операции, спасение Пита прошло чересчур легко. Он почти уверен, что, если бы тринадцатый не сделал попытки спасти его, Пита так или иначе доставили бы ко мне. Перевязанного красной ленточкой с моим именем на открытке и запрограммированного убить меня.
На последней странице набросок моей броши и подпись Цинны: «Я по-прежнему ставлю на тебя».
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Моя родина — Двенадцатый дистрикт. Я участвовала в Голодных играх. Сбежала. Капитолий меня ненавидит. Пита схватили. Его считают погибшим. Скорее всего, он убит. Возможно, лучше, если убит...
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом в Двенадцатом дистрикте. Я участвовала в Голодных играх. Сбежала. Капитолий меня ненавидит. Пит в плену. Он жив. Он предатель, но он жив. Я должна его спасти...
Меня зовут Китнисс Эвердин. Почему я не умерла? Я должна умереть. Так будет лучше для всех...
Вспыхнуло пламя! И если сгорим мы, вы сгорите вместе с нами!
Мама топит своё горе в работе.
У меня работы нет. Горе топит меня.
Я расскажу детям о том, как я справляюсь с этим, о том, как в плохие дни меня ничто не радует — ведь я боюсь потерять всё. Именно в такие дни я составляю в уме список всех добрых дел, которым стала свидетелем. Это похоже на игру. Она повторяется снова и снова. После двадцати с лишним лет она даже стала немного утомительной.
Но есть игры гораздо хуже этой.