Эти чувства из прошлого иногда ко мне возвращаются. Вместе с тогдашним шумом дождя, тогдашним запахом ветра...
За тебя я не беспокоюсь, такие как ты всегда в порядке, что бы с ними не происходило... Скорее я беспокоюсь за тех, кто с тобой еще когда-нибудь свяжется...
Наступит время понять — поймёшь.
— Танцуй, — сказал Человек-Овца. — Пока звучит музыка — продолжай танцевать. Понимаешь, нет? Танцуй и не останавливайся. Зачем танцуешь — не рассуждай. Какой в этом смысл — не задумывайся. Смысла все равно нет и не было никогда. Задумаешься — остановятся ноги. А если хоть раз остановятся ноги — мы уже ничем не сможем тебе помочь. Все твои контакты с миром вокруг оборвутся. Навсегда оборвутся. Если это случится, ты сможешь жить только в здешнем мире. Постепенно тебя затянет сюда целиком. Поэтому никак нельзя, чтобы ноги остановились. Даже если все вокруг кажется дурацким и бессмысленным — не обращай внимания. За ритмом следи — и продолжай танцевать. И тогда то, что в тебе еще не совсем затвердело, начнет потихоньку рассасываться. В тебе непременно должны оставаться еще незатвердевшие островки. Найди их, воспользуйся ими. Выжми себя как лимон. И помни: бояться тут нечего. Твой главный соперник — усталость. Усталость — и паника от усталости. Это с каждым бывает. Станет казаться, что весь мир устроен неправильно. И ноги начнут останавливаться сами собой...
Я поднял голову и уставился на гигантскую тень за его спиной.
— А другого способа нет, — продолжал Человек-Овца. — Обязательно нужно танцевать. Мало того: танцевать очень здорово и никак иначе. Так, чтобы все на тебя смотрели. И только тогда нам, возможно, удастся тебе помочь. Так что — танцуй. Пока играет музыка — танцуй.
ПОКА ИГРАЕТ МУЗЫКА ТАНЦУЙ...
Если ты четко знаешь, чего хочешь – живи как тебе нравится, и не важно, что там о тебе думают остальные.
Я — совершенно чужеродное тело. Ни этому городу, ни этой повседневности я никак не принадлежу.
Просто очень неплохо бывает иногда остаться одному. Ни с кем не советуешься, прежде чем что-нибудь сделать. Ни перед кем не оправдываешься, если что-то не получилось. Глупость сморозил — сам пошутишь над собой, сам и посмеешься. Никто не упрекнет, мол, ну и дурацкие у тебя шуточки. А скучно станет — упрешься взглядом в пепельницу, и дело с концом. И никто не скажет: «Эй, ты чего в пепельницу уставился?»
Время проходит, вот в чём беда. Прошлое растёт, а будущее сокращается. Всё меньше шансов что-нибудь сделать — и всё обиднее за то, чего не успел.
Береги в себе то, чего не можешь сказать словами. Например, уважение к мертвым. Что должно остаться — останется, что уйдёт — то уйдёт. Время многое расставит по местам. А чего не рассудит время — то решишь сама.
Ни о чём не думалось. Я просто слушал музыку – и всё.
– Простите... Я как-то неуклюже спросила. Просто мне трудно представить, что вы чувствуете, если вам делают больно. Что в душе происходит? Что вы делаете, как реагируете?
– Нацепляю значок с Китом Харингом, – ответил я.
Она рассмеялась.
– И все?
– Дело в том, – продолжал я, – что со временем такая боль становится хронической. Рассасывается внутри, становится частью твоей ежедневности – так, что самой боли как бы уже и не видно. Но она там, внутри. Просто различить ее, показать кому-то – вот она, моя боль, – уже невозможно. Показать, как правило, удается лишь какие-то мелкие болячки...
Весь мир — дерьмо. Засохшее дерьмо высшей пробы. Взблюём же, дети мои!...
Думай не думай – всё равно ничего не изменится, только мыслями время растянешь зря. Лучше уж без всяких мыслей просто двигать ногами, и всё. Сосредоточенно. Целенаправленно.
— Замечательно, — сказал я. Слово «замечательно» я употребляю лишь в особо тяжёлых случаях, когда слов одобрения в голову не приходит, а промолчать неудобно.
Ничто не меняется. Всегда, всегда, всегда – порядок вещей на свете один и тот же. Ну, разве что номер у года другой, да новые лица взамен ушедших.
Можете не беспокоиться. Я не подонок какой-нибудь. Особой симпатии я обычно у людей не вызываю — но стараюсь не делать так, чтоб им было за что меня ненавидеть.
Я лежу в постели и ненавижу мир. Искренне, яростно, фундаментально ненавижу весь мир. Мир полон грязных, нелепых смертей, от которых неприятно во рту. Я бессилен в нем что-либо изменить и все больше заляпываюсь его грязью. Люди входят ко мне через вход — и удаляются через выход. Из тех, кто уходит, не возвращается никто. Я смотрю на свои ладони. К моим пальцам тоже прилип запах смерти.
— А ты классно готовишь!
— Да нет, не классно. Просто выполняю все, что нужно, старательно и с любовью. Уже этого достаточно, чтобы получилось что-нибудь интересное...
Будешь на одном месте сидеть да о смысле жизни думать — ничего не получится.
«Где я?» – спрашиваю сам себя. Вопрос, лишенный всякого смысла. Задавай его, не задавай – ответ всегда известен заранее. Я – в своей собственной жизни. Вокруг – моя единственная реальность.
Реальность, подумал я. Вот здесь-то я и останусь.
Вкусный завтрак — отдельный праздник в жизни.
Была бы цель поставлена — а цепочка проб и ошибок сама приведет к желаемому результату...
На свете вообще мало людей, которые слушают. Все хотят говорить. Даже если особо не о чем. Вот и я такой же...
Ее настроение само на меня перескакивает. В этом смысле она очень сильная. И влияет на меня все время. Потому что ей наплевать, что вокруг нее люди чувствуют. Думает только о себе и о том, что она сама чувствует. Такие люди всегда очень сильные. Под их настроение попадаешь даже если не хочется.
Люди умирают то и дело; человеческая жизнь гораздо опаснее, чем ты думаешь. Поэтому нужно обращаться с людьми так, чтобы потом не о чем было жалеть. Справедливо — и как можно искреннее.