На войне наступает момент, когда надо переступить последнюю черту. Эта черта отделяет то, чем ты дорожишь, от того, что требует от тебя война. Если он не сможет переступить эту черту, война будет окончена, и он проиграет.
Иногда внушаешь себе, что есть выбор, хотя на самом деле его нет. Понимаете, о чем я? Наличие альтернативы не означает, что эта альтернатива годится для тебя.
То, что нас не убило, закалило нас. Сделало сильнее. Подарило нам опыт выживания.
Ты перековал орала на мечи, Вош. Ты создал нас заново.
Мы глина, а ты Микеланджело.
И мы станем твоим шедевром.
Он потерял надежду, а это убивает задолго до наступления смерти.
В Евангелии сказано: «Истина сделает вас свободными». — Не верьте. Порой истина закрывает дверь в камеру и запирает её на тысячи засовов.
Я бы и человека убила за чизбургер. Честно. Если наткнусь на того, кто ест чизбургер, я его прикончу.
Сумасшедшим можно назвать человека лишь в том случае, если рядом с ним есть кто-то нормальный. Это как хорошо и плохо. Когда кругом слишком хорошо, это может означать, что кругом всё плохо.
Становилось все хуже и хуже, а стоило нам подумать, что хуже уже быть не может, становилось еще хуже.
Нельзя полагаться на удачу. Иные отучили меня верить в удачу.
Но можно ли довериться любви?
Я научу тебя любить смерть. Я выну из тебя горе, вину, жалость к себе и наполню ненавистью, коварством и жаждой мести. Здесь я приму мой последний бой, Бенджамин Томас Пэриш. И ты будешь моим полем боя.
Когда не знаешь, что делать, лучше не делать ничего. Притвориться мертвой. Выбор опоссума.
– Иди сюда и повтори, что я мазила, – кричит Чашка.
Девчонка постоянно рвется в бой. Будь моя воля, я бы выдал ей винтовку, пару обойм и выпустил из лагеря, чтобы она перестреляла всех гадов в радиусе ста миль.
Вот она, ошибка в генеральном плане Воша: если нас не убить сразу, те, кто останется, не будут слабаками.
Останутся только сильные, те, кого согнули, но не сломали.
Пятая волна — это мы.
У тебя есть обещание, которое ты дала Сэмми, у меня есть ты.
Все мы мертвы, сынок. Просто кто-то мертв чуть дольше других.
Остатки моего мира были уничтожены днем в теплое солнечное воскресенье.
Мы знаем слишком много. Мы почти ничего не знаем.
Я наращиваю мускулатуру, но верну ли я обратно свою душу?
Рингер показывает на Чашку, которая сидит рядом со мной. У Чашки все время соскальзывает монокуляр. Я затягиваю ремешок. Чашка показывает большой палец, а у меня к горлу подкатывает горький комок. Семь лет. О господи! Я наклоняюсь к девчонке и кричу ей в ухо:
– Держись рядом со мной, поняла?
Чашка улыбается, отрицательно трясёт головой и показывает на Рингер:
«Буду с ней!»
Я смеюсь. Чашка молодец.
Господь не призывает экипированных, сынок. Господь экипирует призванных.
— Что там?
— Плохо, сержант.
— Значит, сделай так, чтобы было хорошо.
Папа должен все исправить.
Ведь это то, что делают папы. Они все исправляют.
— А если я буду последним человеком на Земле?
— Если ты будешь последним человеком на Земле, меня рядом с тобой не будет.
Отдавать приказы — лучший шанс выжить.
Мир взорвался. Его осколки дождем сыпались вокруг меня.
Слишком многие говорят, когда на самом деле им и сказать-то нечего.
Его сердце — война,
Её лицо — поле боя.
Сейчас время нарушенных обещаний.
В ту минуту, когда уже нельзя убегать от прошлого. Когда необходимо обернуться и встретиться лицом к лицу с тем, с чем ты боялся встретиться раньше...
... Если я последняя — значит я и есть человечество.
А если это последняя битва человечества, то я — поле битвы.
— Эван, почему ты выстрелил мне в ногу?
— Потому что я не смог выстрелить тебе в голову.
Люди думают. Планируют. Мечтают и делают свои мечты реальностью.
Как только мы решим, что жизнь одного из нас не имеет значения, мы проиграли.