Прощать надо ради себя, а не ради кого-то. Злиться – пустая трата времени.
Есть вещи намного хуже смерти.
Страх — это прекрасно, но он отравляет любовь.
— Это удивляет меня иногда, — сказал он. — Мой отец — я имею в виду, Валентин — любил музыку. Он научил меня играть. Бах, Шопен, Равель. И я помню, как однажды спросил, почему все эти композиторы были примитивными. Среди них не было ни одного Сумеречного охотника. Он сказал, что в душе примитивных есть искра творчества, а в душе охотников — искра войны. Обе этих искры не могут уживаться в одном теле, это все равно, что разделить пламя на две части.
— То есть ты думаешь, что Сумеречный охотник во мне… вытесняет художника? — спросила Клэри. — Но моя мать рисовала… то есть, рисует. — Она подавила боль от того, что на секунду подумала о Джослин в прошедшем времени.
— Валентин говорил, что Небеса дали людям артистизм и способность творить, — продолжил Джейс. — Это то, ради чего их стоит защищать. Я не знаю, была ли хоть доля правды во всем этом, — добавил он. — Но если в людях и есть искра, то в тебе она сияет очень ярко. Ты можешь сражаться и рисовать. И ты будешь делать это.
Наша душа соткана из воспоминаний.
Свобода не подарок, а право по рождению.
— Постоянно, — ответил он. — Джейс может убиться, надевая штаны с утра. Быть его парабатаем — работа с полным рабочим днем.
Если в нас будет больше злого, чем хорошего, то это уничтожит нас.
У желаний большая сила. <...> Особенно у самых сокровенных желаний нашего сердца.
Желания наших сердец — это серьезное оружие, которое можно использовать против нас.
— Выбрать. — сказала Клэри — Ты сказал, что дашь мне выбрать?
— Конечно. — сказал он. — Правь вместе со мной, и я пощажу твой мир. Откажись — и я отдам приказ уничтожить его. Выбери меня, и ты сможешь спасти миллионы, миллиарды жизней, сестра моя. Ты можешь спасти весь мир, обрекая на проклятие единственную душу. Твою собственную. Так скажи мне, что ты выбираешь?
Хотелось бы мне иметь парабатая. Это как если кто-то становится твоей семьей, но потому что хочет ей быть, а не потому, что обязан.
Семья — это не только кровное родство. Это любящие тебя люди. Люди, которые всегда прикроют тебя.
Порой надежда это все, что заставляет нас двигаться дальше.
Но вся его любовь принадлежала Джейсу. Проблемному, непослушному, сломанному. Я сделал все, о чем наш отец просил меня, и он ненавидел меня за это. И он так же ненавидел тебя, — его глаза светились, создавая подобие серебра в темноте. — Иронично, не правда ли, Кларисса? Мы были родными детьми Валентина, его плотью и кровью, а он ненавидел нас. Тебя, потому что из-за тебя от него ушла наша мать. И меня, потому что я был тем, что он хотел создать.
Мы все часть того, что мы помним. Мы храним в себе надежду и страх за тех, кто любит нас. Пока есть любовь и память, нет истинной потери.
(Мы кусочки нашей памяти. Мы храним в себе надежды тех, кто нас любит. Пока существует любовь и память, нет истиной утраты.)
Есть воспоминания, которые даже время не сотрет.
Призраки — это воспоминания, и мы так бережем их потому, что те, кого мы любим, не покидают этот мир.
Быть хорошим и быть добрым — это не одно и то же. И нет ничего более жестокого, чем добродетель.
Если я не могу опустить небеса, я подниму ад.
Я не думаю, что кто-либо должен быть наказан за то, что спасает людей.
– Смотри, дырку протрешь, – сказал Джулиан, поглядывая на нее поверх вымазанных краской колен.
Эмма встрепенулась, выбитая из размышлений:
– А? Какая дырка?
– В Марке, естественно. Опять на него уставилась.
В его голосе звучала досадливая обида.
– Не ори! – прошипела она и выхватила из руки Джулса стилус.
На длинном столе стояли бокалы с шампанским: Джейс стоял возле него, а когда увидел её, поднял свой бокал и подмигнул. Он выглядел растрепанным: помятый пиджак, растрепанные волосы и полное отсутствие галстука.
Ты только начал заботиться о будущем и перестаешь заботиться о прошлом.
— Себастьян Моргенштерн, – ответил демон, — завтра ночью он нападет на Аликанте. Завтра ночью Сумеречные охотники перестанут существовать.
— Наша дочь? — Спросила она.
— Она здесь, — сказал он, и сделал шаг назад, так что она смогла увидеть не только его, Изабель и Саймон ждали в коридоре. Оба выглядели очень некомфортно, как будто видеть объятия двух взрослых был худшим, что они могли видеть, даже в демонических реалиях. — Пойдем с нами, Мы собираемся, найти ее.
Она любила Джейса уже давно, любила его так сильно, и иногда ей казалось, что она умрет из-за этого, потому что это было то, в чем она нуждалась и не могла получить.
Но это прошло: отчаяние сменилось тихим счастьем. Теперь, когда она не чувствовала, что каждый момент с ним может быть нарушен возможностью возникновения катастрофы, теперь, когда она могла представить всю жизнь рядом с ним, которая может быть и мирной, и смешной, и обычной, и расслабленной, и доброй, она не хотела ничего больше, только спускаться к фермерскому озеру со всеми ее друзьями и отпраздновать этот день.
— Пойдем, потанцуй со мной, — сказал он.
Клэри посмотрела на сцену. Бат занял место за пультом диджея, но музыка еще не играла.
— Но здесь нет музыки, — сказала она.
Джейс улыбнулся:
— Она нам и не нужна.
— И это был намек нам уйти, — сказала Изабель, взяв Алека за локоть и потянув его в толпу. Джейс усмехнулся.
– Да не швыряй ты! Не швыряй! О! Ну что за бестолочь… – Джулиан вздохнул, провожая глазами ломтик жареной картошки, едва не угодивший ему в ухо.
– Ничего страшного, ребенок кушает, – заступилась Эмма за Тавви.
— Так вы отведете меня к брату Захарию, или я буду ходить тут по кругу, и орать, пока он не отзовется.
— С тобой хлопот не оберешься, Джейс Эрондейл.
— Мне это уже говорили, — ответил Джейс.
Он глубоко вздохнул.
— Ты заставила меня кое о чем задуматься. — сказал он, — Все время, каждый день во мне воспитывали веру в то, что я должен быть совершенным. Идеальный воин, идеальный сын.
Даже когда я пришел, чтобы жить с Лайтвудами, я думал, что должен быть совершенным, потому что в противном случае они отправят меня подальше.
Я не думаю, что любовь пришла с прощением. А потом появилась ты, и разрушила вдребезги все, во что я верил, и я начал видеть все по-другому. У тебя было так много любви и так много прощения, и столько веры. И тогда я начал думать, что, возможно, я и заслуживаю эту веру.
Что мне не нужно быть совершенным. Я должен был попробовать, и этого оказалось вполне достаточно.
Он опустил веки, и она могла видеть слабый пульс у виска, могла почувствовать, как он напряжен.
— Поэтому я думаю, что ты — не тот человек для Джейса, которым я был, но не для Джейса, который сейчас перед тобой, Джейса, которым ты помогла мне стать. И который, кстати, нравится мне куда больше, чем прежний.
Ты изменила меня в лучшую сторону, и даже если ты уйдешь от меня, я останусь таким.
— Сжечь этот мир медленно, обрушив на него чуму и голод, или же он должен быть уничтожен быстро и безболезненно — вся жизнь, так быстро угаснет, представь, как сгорит этот мир!
Его глаза были лихорадочные.
— Представь себе, как высоко я могу вознестись, встать во главе мира, наполнить воздух криками миллиардов людей, поднимая ввысь дым миллионов пылающих сердец!
Консулу: Дивный народ не Ваши союзники. Они — Ваши враги. Они ненавидят Нефилимов и планируют предать их и уничтожить их. Они сотрудничали с Себастьяном Моргенштейном в нападении и разрушении Институтов. Не доверяйте Мелиорну или любым другим советникам Двора. Королева Благих — Ваш враг. Не пытайтесь ответить на это сообщение. Теперь я принадлежу Дикой Охоте и они убьют меня, если они будут думать, что я сказал Вам что-либо. Марк Блэкторн.
— Последовали инструкциям, которые были описаны в письме из Спирального Лабиринта.
При упоминании о Спиральном Лабиринте, Захария резко вздохнул и опустился на колени, в результате чего его глаза оказались на одном уровне с глазами Эммы.
— Эмма Корделия Карстаирс, — сказа он. Он выглядел, одновременно, молодо и старо.
У него была кровь на шее, где была выцветшая руна, но она не принадлежала ему. Он, казалось, искал на ее лице что-то, хотя что, она не могла сказать.
— Оставайся со своим парабатаем, — наконец-то сказал он, так тихо, что никто другой не смогу услышать их. — Иногда самое храброе, что ты можешь сделать — это не бороться. Защищай его и сохрани свою месть на другой день.
Erchomai.
Я иду.
А сейчас единственное слово: Veni. Я пришел.
— Давай, Клэри, — сказал он, и она наклонилась, прикоснувшись губами к его лицу. Она почувствовала, как он вздрогнул, и прошептала, ее губы скользили по его щеке.
— Радуйся, Равви, — сказала она и увидела как его глаза расширились, когда она достала Геосфорос и занесла его яркой дугой, лезвие прошло через его грудную клетку, а наконечник расположился, чтобы проткнуть его сердце.
— Стоп, — сказала она себе. — Это ещё не конец. Ты увидишь их снова.
— Тебе нравится она, да? — сказал Джейс.
Удивившись, Клэри спросила:
— Нравится кто? — они проходили по вымощенной улочке, которая сейчас была покрыта каменным кругом, наверно чтобы вода не заморозилась.
— Эта девочка. Эмма.
— В ней что-то есть, — признала Клэри. —Может дело в том, как она вступилась за брата Хелен? Джулиана. Она сделала все для него. Она действительно любит Блэкторнов, и она потеряла всех остальных...
— Она напоминает тебя.
— Я так не думаю, — сказала Клэри. — Может, она напоминает мне тебя.
— Потому что я маленькая блондинка, которой идут косички?
Кощунство — это кредо Себастьяна Моргенштерна.
— Ну да, — сказал Джонатан. — Как будто мне не пришлось вынести годы мучений, слушая твои: «Ооо, Джейс такой милый. Думаешь, я ему нрааавлюсь?»