Большинство проблем человечества вырастают из взаимного недопонимания. Нельзя воспринимать слова прямолинейно. Когда мы вступаем в зону любви, язык не годен к употреблению. Любовь нельзя втиснуть в слова, её можно передать лишь в молчании.
Поиск Любви меняет нас. Нет такого человека, который не возмужал бы на этом пути. Едва начинаешь поиск Любви — и сразу меняешься внутри и снаружи.
Религиозность и духовность — разные вещи, и, думаю, пропасть между ними еще никогда не была такой глубокой, как в наши дни.
Разум нелегко обвести вокруг пальца, а любовь легко смешать с грязью. Однако в этой грязи может быть спрятано сокровище.
Разум и любовь сделаны из разных материалов. <...> Разум вяжет из людей узлы и ничем не рискует, а любовь все распутывает и всем рискует. Разум всегда осторожен и советует: «Остерегайся чрезмерного восторга». А любовь говорит: «Ах, все это пустяки! Пускайся во все тяжкие!» Разум нелегко обвести вокруг пальца, а любовь легко смешать с грязью. Однако в этой грязи может быть спрятано сокровище. Разбитое сердце прячет в себе сокровище.
С возрастом начинаешь сознавать, что твои возможности далеко не безграничны, и спокойнее относиться к собственным неудачам.
Что бы ни случилось в твоей жизни, с каким бы страшным несчастьем тебе ни пришлось столкнуться, не отчаивайся. Даже когда все двери закрыты, Бог единственно для тебя открывает новые пути. Будь благодарен! Разумеется, легко быть благодарным, когда все хорошо. Но суфий благодарит Бога не только за то, что ему дано, но и за то, в чем ему отказано.
Ее муж Дэвид, преуспевающий дантист, много работал и хорошо зарабатывал. Миссис Рубинштейн понимала, что связывающие их чувства не являются безумной страстью, но всегда отдавала себе отчет в том, что этого и ожидать невозможно после долгих лет совместной жизни. Не на страсти держится брак, а на куда более важных вещах, — на взаимопонимании, привязанности, жалости, на способности прощать. По сравнению со всем этим любовь отходит на второй план. Страсти хороши только в романах или кинофильмах.
Здоровой рукой она коснулась плеча дочери так легко, словно девочка была хрустальным сосудом. Сосудом, до краёв наполненным злобой и раздражением. Ещё недавно они были бесконечно близки, даже придумали собственные тайные знаки, понятные только им одним. Трудно было поверить, что сейчас рядом с ней идёт та самая девочка, что прежде до слёз хохотала над её немудрёными шутками и хватала мать за руку, когда герои мультфильмов попадали в опасную переделку. Та милая девочка безвозвратно исчезла, оставив вместо себя угрюмую и хмурую незнакомку. Это превращение — по-другому не скажешь — застало Пери врасплох, хотя она прочитала кучу статей о том, что пубертатный период у современных подростков, особенно у девочек, наступает всё раньше и раньше. Она всегда надеялась, что её отношения с дочерью будут более близкими и доверительными, чем её отношения с собственной матерью. В конце концов, разве не к этому мы стремимся всю жизнь: стать лучше своих родителей, дав нашим детям возможность стать лучше, чем мы. Но в результате мы зачастую обнаруживаем, что, сами того не желая, повторяем ошибки предыдущего поколения. Пери знала: злоба нередко маскирует страх.
Сознание своей вины — чувство, к которому приходишь постепенно. Начинается всё с сомнения, крошечного, как вошь. Она поселяется на твоей коже, откладывает яйца, и вскоре на твоём теле не остаётся живого места.
Ад находится здесь и сейчас. И рай тоже. Не надо бояться ада и мечтать о рае, потому что и ад и рай постоянно находятся в душе́ человека. Каждый раз, когда на нас снисходит любовь, мы оказываемся в раю. Каждый раз, когда мы ненавидим, завидуем или сражаемся, мы попадаем в адский огонь.
Славный парень, подумала Пери. Явно из тех, кто способен любить и уважать свою девушку и не будет постоянно соперничать с ней.
Но, увы, ни одна струна в её душе не дрогнула. Почему всё так? Почему ей не может понравиться этот добрый симпатичный парень, который подходит ей по возрасту и, возможно, сделает её счастливой? Нет, она продолжает вздыхать по профессору — человеку значительно старше себя, загадочному и недоступному. Человеку, с которым у неё не может быть будущего. Любопытно всё-таки, думала Пери, почему она никогда не мечтал о счастье? Почему это магическое слово, которым пестрят страницы книг и тексты песен, неизменно оставляло её равнодушной? Нет, разумеется, она не хотела быть несчастной. Просто не считала поиск счастья главной жизненной целью. Будь это иначе, она никогда не позволила бы себе сохнуть по такому человеку, как Азур.
Человек, который считает, что у него есть ответы на все вопросы, олицетворение невежества.
Вялый и апатичный, он словно не замечал ничего вокруг. Порой он переставал понимать, кто он такой и что с ним происходит. В этом мире невозможно отличить мираж от реальности — к этой мысли он возвращался всё чаще. Его собственная жизнь — запутанный зеркальный лабиринт. В каждом зеркале возникает разное отражение, и он сам не в состоянии определить, какое из них — настоящий Эдим.
Эдим никогда не задавал ни себе, ни другим вопросы, которые начинались со слова «почему». Вопросы, которые начинались со слова «как» (как наполнять коробки печеньем? как управлять станком?) или со слова «что» (что делать за рулеточным столом? на что ставить?), представлялись ему более простыми и понятными. Но все «почему» относились к области абстракций и неизменно ставили его в тупик.
Постепенно им овладела уверенность, что Пимби никогда не придёт. Зачем ей приходить? По всей вероятности, он так долго отгораживался от реальности, что теперь реальность не желает иметь с ним ничего общего.
Ночь после преступления длится вечно. Ты просыпаешься, ощущая, что в мозгу у тебя горит красная тревожная лампочка. Ты пытаешься не обращать на неё внимания. Пока есть надежда, пусть совсем слабая, что это всё тебе приснилось. Ты цепляешься за эту надежду, как человек, сорвавшийся с обрыва, цепляешься за травинку. Проходят минуты. Часы. А потом до тебя доходит. Ты понимаешь, что давно вырвал травинку с корнем и теперь летишь в пропасть, сжимая её в руках. Летишь, чтобы расшибить себе голову об острые камни реальности.
К этому времени Элайас уже привык к постоянной боли. Она зарождалась где-то в желудке и расползалась по всей грудной клетке, мешая ему смеяться, а иногда даже дышать. Друзья продолжали ему звонить и требовать, чтобы он прервал своё затворничество. Они оставляли сообщения на автоответчике, устраивали ему свидания вслепую. Но Элайасу не хотелось встречаться с незнакомыми женщинами — женщинами, которые слишком переоценивали или, напротив, недооценивали себя. Он предпочитал проводить время наедине с собой и находил всё больше оправданий своему выбору. Одиночество, которого он так боялся всю свою жизнь, стало теперь осязаемым, он плавал в нём, точно в мутной воде, и оно проникало во все поры его кожи, наполняло кровеносные сосуды и насквозь пропитывало ткани его тело. Как ни странно, это ощущение вовсе не было ужасным.
Православный христианин по рождению, агностик по убеждению, Элайас тем не менее любил рождественскую атмосферу: нарядные витрины, семейные сборища, подарки, но особенно предчувствие чудес. В детстве его любимым святым был Андрей Критский — не потому, что он превосходил прочих святых благочестием и добродетелями, но потому, что он сам был ходячим чудом. Немой от рождения, святой Андрей в семь лет неожиданно заговорил и начал изрекать истины, казалось бы, непостижимые для ребёнка его возраста. Маленький Элайас обожал эту историю и с особым удовольствием представлял, как поражены были взрослые, когда немой мальчик произнёс первые слова. Радовал его также тот факт, что святой вошёл в историю как пламенный проповедник и сочинитель церковных гимнов и канонов. Если тот, кто от рождения был обречён молчать, смог достичь всего этого, значит жизнь не такая уж безнадёжная штука, какой иногда кажется.
– Хорошо, – киваю я и решаю зайти с другой стороны. – Говоришь, ты родился во всем мире. Но какая-то религия у тебя есть?
– Моя религия – любовь.
– Впервые о такой слышу, – округляю я глаза.
Он смотрит на меня с неподдельным недоумением:
– Каждый слышать то, что хотеть. В мире много звуков, которые мы не хотеть слышать.
– Но ты же должен принадлежать к какой-нибудь вере. Кто ты – буддист, мусульманин, христианин?
– Ай-ай-ай, – морщится он, словно я наступил ему на ногу. – Ты спрашиваешь, что у меня тут? – Он стучит себя по груди. – В человеке есть вселенная.
– И этот человек – ты?
– Этот человек – ты, – повторяет он за мной, нажимая на последнее слово.
Мы снова остаемся одни. Зизхан таращится на меня как на великое чудо.
– Почему он такой злой на тебя? – спрашивает он.
– Потому что он крыса, которая притворяется человеком.
Зизхан хохочет, словно это лучшая шутка, которую он слышал в своей жизни.
– Человек-крыса, – повторяет он. – Здорово!
Он погружается в задумчивость и после изрекает:
– Еще бывать человек-рыба, человек-птица, человек-змея, человек-слон. В этом мире мало человеческих людей.
С самого первого дня знакомства эта женщина поражала его своими противоречиями. Она казалась робкой, пугливой и застенчивой, но он чувствовал, что под хрупкой наружной оболочкой скрывается прочная сердцевина, что в нежную ткань её души вплетены нити отваги, упорства и решительности. Иногда глаза её лучились светом, который в далёком детстве Элайас видел лишь в глазах своей матери. Но в то же время на лице её постоянно лежала грустная тень. Собственно, именно аура неизбывной печали, окружившая Пимби, толкнула к ней Элайаса.
Всякий раз после шторма на берегу можно было увидеть выброшенных волнами обитателей морских глубин. Элайаса всегда поражало, какими беспомощными они становятся в непривычной среде. Впоследствии, живя в западных городах и наблюдая за иммигрантами первого поколения, он всегда вспоминал картины, виденные на морском берегу. Люди, вырванные из привычной обстановки, тоже становились беспомощными, беззащитными, уязвимыми. Они тоже мечтали, чтобы волна подхватила их и унесла в знакомую стихию, где они смогут свободно дышать и двигаться. Или же о том, чтобы берег принял их как родных и стал для них настоящим домом.
Он пристально смотрит на меня, словно решая, как лучше сообщить новость.
– С самого дня, как полиция приходила в мой дом, я все думать, думать… Зачем? Зачем все это? Ничего не бывать просто так. У Бога всегда есть цель – верно? Я спрашивать, какая здесь цель, но ответа нет. Теперь все понимать.
– Что ты несешь?
– Я понимать, зачем Бог посылать меня сюда. В тюрьма. Раньше не знать и обижаться. Теперь встретить тебя и все понимать. Больше не буду грустить.
Каждая травинка, каждый камешек скрывали в себе тайну, которую вложил в них Бог. Людям эти тайны, как правило, неведомы. Они смотрят на омелу и видят лишь вьюнок-паразит, обвивший ствол дерева, не догадываясь о том, что омела способна улучшать кровообращение. Джамиля понимала: для того чтобы обладать знанием, необходимо достичь доверия. Если природа доверяет тебе, она откроет свои секреты. Не сразу, постепенно. Со временем ты узнаешь всё про целительную силу растений. И не только. Ты поймёшь, что во вселенной нет ничего мелкого, ничего незначительного, потому что любая её частица дает ответ на какой-то важный вопрос. Всё зависит от того, насколько прозорлив твой взгляд.
Зизхан будит меня на рассвете, чтобы вместе медитировать. Сегодня я поднимаюсь без ворчания. Мы сидим, скрестив ноги, на полу, напротив друг друга. Зизхан, как обычно, сияет. Интересно, где он заряжает свои батарейки?
— Чистишь ум, — говорит он, как обычно. — Грязный воздух плохо для города. Грязный ум плохо для человека.
Он снова начинает пороть чушь.
– Я приходить к тебе, – говорит он. – Я ничего не делать раньше. Жить без польза. Бог приводить сюда, Бог не любит ленивых. Мы все надо работать. Много работать.
– И как же мы, по-твоему, должны работать?
– Мистики говорить…
– Кто-кто?
– Мистики. Мистик – человек, который уметь глядеть внутрь. В сердце. Он знать, все люди связаны. Все люди похожи. Разные только снаружи. Кожа, одежда, паспорт. Это все снаружи. А сердце одинаково. Всегда. Везде.
Подобно двум кометам, они с бешеной скоростью мчались навстречу столкновению, оставляя за собой шлейф невыполненных обещаний и несбывшихся надежд.
Эдим затаил дыхание, прислушиваясь. Как он хотел знать, что ей снится. Её тело лежало в постели рядом с ним, а душа разгуливала неизвестно где с другим мужчиной. Может быть, с тем, кого она когда-то любила. Эдим даже не знал, что хуже: сознавать, что эта женщина ни разу не была влюблена, потому что не способна открыть своё сердце, или выяснить, что её единственная страстная любовь осталась в прошлом и больше никто не возбудит в ней такое же сильное чувство.
Всё своё детство Эдим разрывался между двумя отцами: своим трезвым Баба и своим пьяным Баба. Два этих человека жили в одном теле, но различались как день и ночь. Контраст между ними был так разителен, что маленький Эдим думал, будто каждый вечер зелье его отца не превращало лягушек в принцесс и ведьм в драконов — оно превращало человека, которого он любил, в чужака.
Фанатик говорить так: всё плохо, я один хорошо.
Зизхан говорить так: всё хорошо, я один плохо.
Нази умерла, вскоре за ней последовал и ребенок, относительно пола которого она жестоко ошиблась. Ее девятое дитя, убившее свою мать и тоже покинувшее этот мир, оказалось девочкой.
Как ни удивительно, открытие, сделанное нынешним вечером, ни капельки не настроило меня против мамы. У меня имелось много других поводов сердиться на неё — значительных и ерундовых. Но теперь, когда я узнала, что у неё есть свой собственный мир или, по крайней мере, она пытается этот мир создать, я вовсе не чувствовала себя уязвлённой или обиженной. Напротив, у меня возникло желание её защитить. Теперь она казалась мне улиткой, ползущей рядом с прожорливыми лягушками.
Впервые становясь отцом, ты не сомневаешься в том, что твой ребёнок станет продолжением тебя самого. Ты гордишься им, как самым выдающимся своим достижением, его появление на свет придаёт твоей жизни значение и смысл. А потом ты постепенно начинаешь понимать, что у твоего сына своя собственная жизнь. Он пойдёт своим путём, даже если ты хочешь, чтобы он следовал по твоим стопам, и прилагаешь к этому все усилия. В тот момент, когда Эдим осознал это, он почувствовал себя обманутым и уже не смог избавиться от этого чувства. Когда сам он был подростком, он относился к отцу совсем по-другому, уважительно внимал каждому его слову, никогда не противоречил. О, если бы он догадался тогда, что может встать на крыло и улететь прочь. Теперь уже ничего не исправишь. Но его сын в полной мере пользуется свободой, которую сам он не смог получить у собственного отца.
— Зачем мне убивать себя? Скоро я выйду на свободу.
Тут офицер Маклаглин привстаёт, перегибается через стол и, буравя меня глазами, говорит такую умную вещь, какой я от него никак не ожидал:
— Алекс, мы ведь с вами знаем, что вы никогда не выйдете на свободу. Из тюрьмы вы можете выйти, это да. Но даже когда вы будете разгуливать по улицам, вы останетесь пленником преступления, которое совершили.
Юнус смотрел на Тобико с нежностью и удивлением. Впервые со дня их знакомства он обнаружил, что внутри её живет маленькая девочка. Выяснилось, что не только он один лезет вон из кожи, чтобы казаться взрослее и круче, чем это есть на самом деле.
Сорок лет — самый прекрасный возраст и для мужчин, и для женщин. Вам известно, что мистики считают, будто цифра сорок символизирует переход на более высокий уровень и духовное пробуждение? Когда мы в трауре, то траур длится сорок дней. Когда рождается ребенок, ему нужно сорок дней, чтобы освоиться с новой жизнью. Когда мы влюбляемся, нам нужно подождать сорок дней, чтобы убедиться в своем чувстве. Потоп продолжался сорок дней, и когда вода уничтожила прежнюю жизнь, она смыла все зло и дала людям возможность сделать вторую попытку. В исламском мистицизме есть сорок ступеней между человеком и Богом. Иисус ушел в пустыню на сорок дней и ночей. Мухаммеду было сорок лет, когда ему был дан сигнал стать пророком. Будда сорок дней медитировал под липовым деревом.
Наверное, у меня вообще проблемы с ощущением времени. Я не умею жить сегодняшним днём, забыв о дне вчерашнем. Снова и снова вспоминаю о девочке, одержимой великими идеями, которой была когда-то. От этой девочки, так любившей играть словами, сегодня мало что осталось. Думая о ней, я чувствую, что меня предали. Хотя предатель не кто иной, как я сама.
В этой жизни уже ничто не в состоянии его задеть. Он всего лишь тень человека, которым был когда-то, а тень не способна испытывать боль.
Ему нравилось смотреть, как она спит. Лицо её становилось совсем другим, расслаблялось. Во сне она не сердилась, не досадовала на него за то, что он никогда не станет тем, кто ей нужен. Рот, с которого она на ночь стирала персиковую помаду, становился меньше и уже не казался надменным. Волосы рассыпались по подушке, точно нити волшебного клубка, указывающие во всех направлениях, но главное — в направлении его сердца.