Ночь после преступления длится вечно. Ты просыпаешься, ощущая, что в мозгу у тебя горит красная тревожная лампочка. Ты пытаешься не обращать на неё внимания. Пока есть надежда, пусть совсем слабая, что это всё тебе приснилось. Ты цепляешься за эту надежду, как человек, сорвавшийся с обрыва, цепляешься за травинку. Проходят минуты. Часы. А потом до тебя доходит. Ты понимаешь, что давно вырвал травинку с корнем и теперь летишь в пропасть, сжимая её в руках. Летишь, чтобы расшибить себе голову об острые камни реальности.
– Хорошо, – киваю я и решаю зайти с другой стороны. – Говоришь, ты родился во всем мире. Но какая-то религия у тебя есть?
– Моя религия – любовь.
– Впервые о такой слышу, – округляю я глаза.
Он смотрит на меня с неподдельным недоумением:
– Каждый слышать то, что хотеть. В мире много звуков, которые мы не хотеть слышать.
– Но ты же должен принадлежать к какой-нибудь вере. Кто ты – буддист, мусульманин, христианин?
– Ай-ай-ай, – морщится он, словно я наступил ему на ногу. – Ты спрашиваешь, что у меня тут? – Он стучит себя по груди. – В человеке есть вселенная.
– И этот человек – ты?
– Этот человек – ты, – повторяет он за мной, нажимая на последнее слово.
Мы снова остаемся одни. Зизхан таращится на меня как на великое чудо.
– Почему он такой злой на тебя? – спрашивает он.
– Потому что он крыса, которая притворяется человеком.
Зизхан хохочет, словно это лучшая шутка, которую он слышал в своей жизни.
– Человек-крыса, – повторяет он. – Здорово!
Он погружается в задумчивость и после изрекает:
– Еще бывать человек-рыба, человек-птица, человек-змея, человек-слон. В этом мире мало человеческих людей.
Он пристально смотрит на меня, словно решая, как лучше сообщить новость.
– С самого дня, как полиция приходила в мой дом, я все думать, думать… Зачем? Зачем все это? Ничего не бывать просто так. У Бога всегда есть цель – верно? Я спрашивать, какая здесь цель, но ответа нет. Теперь все понимать.
– Что ты несешь?
– Я понимать, зачем Бог посылать меня сюда. В тюрьма. Раньше не знать и обижаться. Теперь встретить тебя и все понимать. Больше не буду грустить.
Зизхан будит меня на рассвете, чтобы вместе медитировать. Сегодня я поднимаюсь без ворчания. Мы сидим, скрестив ноги, на полу, напротив друг друга. Зизхан, как обычно, сияет. Интересно, где он заряжает свои батарейки?
— Чистишь ум, — говорит он, как обычно. — Грязный воздух плохо для города. Грязный ум плохо для человека.
Он снова начинает пороть чушь.
– Я приходить к тебе, – говорит он. – Я ничего не делать раньше. Жить без польза. Бог приводить сюда, Бог не любит ленивых. Мы все надо работать. Много работать.
– И как же мы, по-твоему, должны работать?
– Мистики говорить…
– Кто-кто?
– Мистики. Мистик – человек, который уметь глядеть внутрь. В сердце. Он знать, все люди связаны. Все люди похожи. Разные только снаружи. Кожа, одежда, паспорт. Это все снаружи. А сердце одинаково. Всегда. Везде.
— Зачем мне убивать себя? Скоро я выйду на свободу.
Тут офицер Маклаглин привстаёт, перегибается через стол и, буравя меня глазами, говорит такую умную вещь, какой я от него никак не ожидал:
— Алекс, мы ведь с вами знаем, что вы никогда не выйдете на свободу. Из тюрьмы вы можете выйти, это да. Но даже когда вы будете разгуливать по улицам, вы останетесь пленником преступления, которое совершили.
– Вселенная, говоришь? – спрашиваю я. – А что такое вселенная, ты знаешь? Это злоба, ненависть, жестокость… В этой вселенной люди убивают друг друга.
– Угу, – кивает Зизхан и погружается в задумчивость, словно слышит обо всем этом впервые. Он закрывает глаза, и мне даже кажется, что он собирается вздремнуть. Но он говорит с закрытыми глазами, и голос звучит бодро: – Давай смотреть на природа. Животный убивать другой животный. Большой насекомый ест маленький. Волк ест овца. Много крови, очень много. Но животный и защищать друг друга. Рыбы плавать стаями. Птицы тоже.
– Потому что в мире слишком много хищников. Если ты окружен себе подобными, у тебя больше шансов выжить.
– Все мы надо заботиться друг о друге, – изрекает Зизхан.
<...>
– В природе есть гармония, – говорит он, старательно выговаривая трудное слово. – Есть гармония внутри тебя – вот вопрос.
<...>
– Будь по-твоему, – киваю я. – Пусть в природе царит гармония. Равновесие между добром и злом и все такое. Какой вывод из этого следует? Каждый может вытворять все, что в голову взбредет. Это твое гребаное равновесие все равно невозможно нарушить.
– Нет, нет, не так. Нельзя делать что хотеть. Надо делать только то, что хотеть Бог. Я состоять из разных веществ. Ты тоже. Зизхан состоять из вода. А ты? Огонь, похоже, что так. Да, конечно, огонь. Всегда драться, потом жалеть. Язык острый, как стрела. Ты говорить, вселенная – дикие джунгли. В этих джунглях я разбивать свой сад.
– О каком дерьмовом саде ты говоришь?
– Дорогой друг, – произносит Зизхан, словно начинает читать письмо. – Злоба – это тигр. Ты смотреть на тигр и думать: какой большой животный. Он будет мой. Но никто не может приручить тигр. Он всех ест.
– Оставь несчастных тигров в покое. Злобе мы научились не у них. Злобе мы учимся у других людей. Они так преуспели в ненависти к себе подобным, что никакие дикие звери за ними не угонятся.
– Если ты любить только себя, это как хищная птица, – талдычит Зизхан, пропуская мои слова мимо ушей. – Гриф. Стервятник. Он говорит: лететь со мной, и станешь сильным. Но он врать. Если ты любить только себя, ты слабый. Если ты любить других, ты сильный.