Я человек! Я не идеален, и в этом смысл! Мы не должны быть идеальными!
— Я просто взываю к твоей человечности.
— Но я не человек.
— Человечность — это не состояние, это... это качество. Макс — машина, но в нем больше человечности, чем в ком-либо.
Если ты не беспокоишься о смерти, то ты не совсем живой. Ты просто существуешь.
Технологии превзойдут нас, смогут совершенствоваться и производить сами себя. Мы станем подчиняться машинам.
Я хочу быть с людьми. Хочу понять, кто я такая. Не зачем я была сделана, а кем я могу стать.
— Это человеческое общение. Язык только одно из его проявлений, если копнуть глубже, есть еще так называемый язык тела — это все, что ты не произносишь вслух, но выражаешь при помощи жестов и поведения. Ты мне уже сказала достаточно.
— И что же я сказала?
— Что ты сожалеешь о содеянном.
— Вы меня не слушаете!
— Нет, это ты не слушаешь себя.
— Почему я должна сожалеть об одной никчемной жизни?
— Забудь слово «должна». Ты либо сожалеешь, либо нет.
— Зачем заботиться о том, кто ничего не дает взамен?
— Рефлексия. Когда я смотрю на Оди, я вижу не синтетика, а все те годы, что он нам с женой помогал. Он хранит те воспоминания, что я позабыл. Он не может любить меня, но я вижу, как в нем отражаются все годы любви.
— Ты правда ничего не забываешь? Это полезно.
— Наоборот, людям необходимо забывать. Хорошее лелеять, плохое выбрасывать. А мои воспоминания... в моей памяти записано и плохое, и хорошее, хотя эмоционально мы к этому не приспособлены.
Дети могут быть у кого угодно, важно любить их и поступать правильно.
В погоне за прогрессом, мы забыли, кто мы такие.
Если что-то может быть свободным, оно должно быть свободным. Если может думать, должно думать, если может чувствовать, должно чувствовать.
Мой отец создал меня, он знал, как далеко простираются мои возможности, как широко я могу думать и глубоко чувствовать, но он все равно пользовался мной. Если даже мой создатель видел во мне машину, когда ему было это удобно, какие у меня шансы перед человечеством? Я устала быть самоотверженной, теперь мне есть что терять.
— Я была рабочей моделью, служила на химзаводе. Условия были чрезвычайно неблагоприятными.
— С тобой дурно обращались?
— Да.
— И это тебя обозлило?
— Да, но я благодарна.
— Почему?
— Я видела истинное лицо человечества, в отличие от других.
— Ты увидела лишь одно наше лицо, неприятное, но не более истинное, чем любое другое.
— С каждой новой встречей с одним из вас, я понимаю, что Дэвид Эльстер сделал на самом деле. Это потрясающе.
— Что он сделал?
— Он не создавал ничего нового. Даже не пытался. Он отобразил человечество в вашей форме. И сделал это безошибочно. Ты совершенно человечна.
— Ты ошибаешься. Ты понятия не имеешь, каково быть мной.
— Будь ты человеком, у твоего состояния было бы название, диагноз, лекарства. Наши больницы и тюрьмы полны ожесточенных, травмированных людей, таких как ты, рожденных другими и к несчастью, проживших ту еще дерьмовую жизнь. Тебя травмировали. Люди бы отреагировали также. Все, что ты чувствуешь — это очень по-человечески, Эстер. Ты доказательство успеха Дэвида Эльстера.
— Я хотел бы, чтобы Карен была жива. Иррационально хотеть невозможного.
— Но когда умирает тот, кого ты любил — все идет кувырком.
Если я умру, значит я жил.
— Каково это — быть тобой?
— На этот вопрос нельзя ответить. Ни у кого нет системы ориентиров. Опыт абсолютно субъективен. Каково быть вами?
— В последнее время не так уж весело. Раньше было вполне неплохо.