Когда он говорил, она узнавала прежний голос, угадывала прежнюю душу.
Не было на свете двух сердец столь же открытых и близких, вкусов столь же общих, чувств столь же согласных и душ столь же созвучных между собой.
Душа её просила тишины и уединения, какие может она обрести лишь средь шумного общества.
Бывает иногда, что женщина в двадцать девять лет даже прекрасней, нежели была она десятью годами ранее.
Когда факты и мнения столько раз переходят от лица к лицу, искажаясь то глупостью одного, то неведением другого, в них мало остается от истины.
Прежде столь дороги друг другу. И теперь для друг друга никто.
Она научилась понимать, сколь мало значим мы за пределами своего круга...
... Когда боль наша минет, память о ней уже очарована воспоминаниями. Мы не меньше ведь любим места, где нам случилось страдать, разве только когда страдания были ничем не скрашены.
Сожаленья и тоска омрачали ей все развлеченья юности; и она надолго погасла и поникла.
Проблема поэзии в том и состоит, что редко кто наслаждается плодами её безнаказанно, и что она впечатляет нас более при том именно состоянии души, когда бы нам менее всего следовало ею упиваться.
Настала пора безоблачных радостей — очень недолгая пора.
Внешний наш объём и объём скорбей наших не должны составлять непременной пропорции. Грузная, весомая особа столько же имеет права на глубину чувства, сколько имеет их обладательница субтильнейшей на свете талии. Но справедливо это или нет, а бывают несоответствия, которые напрасно пытается примирить наш разум; которым противится наш вкус; которые так и напрашиваются на усмешку.
Никто, решительно никто не имеет более нелепых понятий о том, как следует себя вести, дабы не ударить лицом в грязь, <…> чем двадцатилетний молодой человек. Средства, какие он избирает, глупостью своею могут равняться лишь с теми целями, какие он себе ставит.