Женщина ДОЛЖНА гордиться своим мужчиной. А он должен всю жизнь доставлять ей для этого всё новые и новые поводы. Иначе он не мужчина, а так, недоразумение с несоответствующими его сущности вторичными половыми признаками...
... за высокопарными речами, как правило, прячется обыкновенная ложь.
... если ты видишь, что то, чем ты занимаешься, воспринимается окружающими с таким интересом, оно начинает гораздо больше нравиться и тебе самому.
Я познакомился с одним русским — мичманом спецназа. Мы вместе участвовали в одной операции. Несколько раз он спас меня, и мне не стыдно в этом признаться. Потом, когда все закончилось, я спросил его: почему русским всегда удается вылезать из любого дерьма, в которое не раз попадало их государство? И он мне ответил: просто мы никогда не сдаемся…
— Но и американцы не сдаются, и… — начала Абигайль.
— Правильно! Так я ему и сказал, а он говорит:
«Нет, ты не понял. Американцы, как и многие другие, не сдаются потому, что у них практически всегда есть надежда. А если нет надежды, то есть надежда на надежду. А у нас — за тысячи лет — часто бывало, что нет вообще никакой надежды: все, кранты. Киев, Владимир — в руинах. Баскаки повсюду. Или Наполеон — в Москве. Гитлер, под которым уже вся Европа, на Волге… А мы все равно не сдаемся». Я тогда надолго задумался и спросил: «А в чем суть-то?..» — «Вот в этом и есть, — ответил он, — не сдаваться. Никогда. Можно проиграть, можно погибнуть, в жизни всякое бывает, а сдаваться нельзя никогда».
Люди больше любят принимать сторону не правого, а выигравшего. Или считающегося таковым.
О боги, ну почему, когда вы одаряете людей любовью, взамен забираете разум?
... В конечном счёте человек всегда сам виноват в своих успехах и неудачах. Вот только довести цепочку логических рассуждений до той точки, в которой явственно и точно прорисуется твоя собственная вина, ошибка или небрежность, способны очень немногие.
Этот мир устроен таким образом, что при получении чего-то непременно нужно давать что-то взамен. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО давать, а не, скажем, откупаться. Что-то ценное для тебя самого — деньги, твоё время, твои силы, твоё здоровье. И деньги в этом перечне — самое безобидное. Поэтому, если ты хочешь достичь успеха, надо отучать себя от жадности.
— …час волка?
Дубинский кивнул.
— Так Прежние называли время, когда человек становится старым, одиноким и никому не нужным — друзья умерли, работа, к которой привык, стала уделом других, дети выросли… время подвести итог и… умереть.
... есть такая категория людей, основной смысл жизни которых — это давить других, тех, кто слабее. Это патология, но не пытайся её понять или исправить. Вся жизнь этих людей заключается в том, чтобы бить или быть битыми. Всё остальное — частности.
... любое тайное богатство пахнет так, что на этот запах быстро сбегаются столь же тайные и темные хищники с острыми зубами.
Это очень важно, когда дети наконец-таки вырастают настолько, что могут понять и отдать должное словам и поступкам своих родителей. Значит, их правильно воспитывали. И в таких семьях поколения никогда не расходятся навсегда, оставляя в душе одних горечь — мол, растили-растили, ночей не спали, во всем себе отказывали, и вот благодарность, а в душе других крик — ну как же вы меня достали, когда ж вы меня в покое оставите?!
Потому как ежели дети до сих пор родителя уважают, да к слову его прислушиваются, при этом вполне успешно живя и собственным умом, так разве ж это не счастье? И не в этом ли мой самый важный и большой жизненный успех?
— Ты нужен нам — мне, детям, — сердито выговаривала она мне шепотом. — Кто будет поднимать их до того, как они станут способны бросить вызов своей судьбе?
Я усмехнулся и, наклонившись к ее изящному ушку, прошептал: — Ты.
Она качнула головой.
— Я не смогу. Я их слишком люблю…
И на это мне возразить было нечего. Потому что нам всегда приходится делать выбор, что для нас важнее — наша собственная любовь и спокойствие или их жизненный успех. И очень часто мы делаем его неправильно, принимая сторону любви и спокойствия и потому максимально ограждая ребенка от испытаний, от его собственных проб и ошибок, от опасностей улицы и общения с кем-то, кто может сделать ему плохо и больно… Многие скажут — и ладно! Мы примем на себя всю ту боль и горе, которые выпадут моему ребенку. Так что идите вы все со своими советами! И возможно, с этим можно было бы согласиться, хотя, когда вы ограждаете ребенка от испытаний, вы отнимаете у него его собственную жизнь, но… ведь и это тоже не навсегда, а всего лишь… Нет, не до того момента, когда он вырастет и станет сильным… а лишь до того, когда он все равно, но уже окончательно оторвется от вас. И, значит, вы уже никак и ничем не сможете ему помочь, как, возможно, помогли бы, отпусти вы его немного — на год-два-три раньше. И — да, я не только знал это, но и был способен… например, отправить Ивана в далекий и тяжелый путь на Дальний Восток испытывать и закалять себя и свой характер. А она… пока я был жив и рядом, ей было достаточно просто их любить…
Если ты в какой-то момент самонадеянно решишь, что понял уже всё и больше понимать тебе нечего, то именно в этот момент ты и останавливаешь своё развитие понимания того, над чем размышлял, и обрубаешь для себя возможность понять больше, чем ты уже понял...
Потому что он… учился! Потому что здесь он двигался вверх, причем семимильными шагами, развивался, готовил базу для своего будущего рывка. А на это было не жалко ни времени, ни сил, да и будущие финансовые проблемы, которые потом, чуть погодя, придется решать, надрывая жилы, на фоне этого меркли и отходили на второй план.
Суметь понять раньше, в сопливом студенческом возрасте… что говорили ему умные люди. Например, дядька. Умнейший человек, которому в жизни немало досталось, но которого ничто не смогло сломить. Более того, он, потеряв в Афгане руку и став инвалидом, сумел не только не запить и не опуститься окончательно, ругая бездушных чиновников, воров, бандитов, идиота Горбачева и пьяницу Ельцина и виня их, а также еще кучу народа, которым от его обвинений не было ни тепло, ни холодно, во всем, что случилось с ним и страной, а наоборот, сумел удержаться, собраться и вырваться вверх. Так что к моменту их с Андреем разговора дядька являлся главной опорой всей их дружной семьи. Разговор тот, кстати, состоялся, когда Андрей еще учился в десятом классе. Дядька тогда посадил его перед собой и сказал: «Андрюха, ты умный, одаренный и деятельный парень. И сейчас начинаются десять лет, которые определят, как ты будешь жить: считая каждую копейку и вздрагивая от любого шевеления „наверху“, потому что любое шевеление там будет больно бить тебя по карману и шее, а затем бессильно ругая кого ни попадя — олигархов, евреев, власть, народ-алкоголик и так далее, или по своему желанию, самому выбирая, чем заняться и кому помочь, потому что, во-первых, помогать людям надо и, во-вторых, у тебя будут для этого возможности. Вот эти следующие десять лет, которые ты можешь начать отсчитывать сегодня, все и решат. Но… в эти же десять лет вокруг тебя окажутся и самые сладкие соблазны — пьянки, клубы, дискотеки, вечеринки, беззаботные друзья, податливые девочки… Нет, совсем от всего этого отказываться глупо, да и невозможно, в твоем возрасте многие думают не той головой, которая сверху, да и гормоны бушуют — дай бог. Так что просто помни — если ты выжмешь из этих десяти лет максимум возможного, то через какое-то время, конечно более этих десяти лет, но не слишком-то… Абрамович будет ждать у тебя в приемной, Джоли будет согревать постель и Примакова ты наймешь личным консультантом. А каждый потерянный для развития день будет отодвигать тебя к другому полюсу, на котором находится должность менеджера по продажам в обувном магазине Ухрюпинска…» Жаль только, что понимать… не просто слова, а самую суть того, что дядька имел в виду, Андрей начал только курсу к третьему, когда осознал, что после окончания универа он упадет в пустоту. Нет умений нужных, есть только минимально необходимые навыки. Как в анекдоте: «— Скажите, господин ректор, а что вы говорите, когда встречаете своих выпускников?— Омлет, чизкейк и капучино, пожалуйста…»
Всё, чего коснулся человеческий взгляд, намертво запечатлевается в мозгу, каждая черточка, каждая деталь всего увиденного остаются с нами навсегда. Однако столь большое количество подробностей способно так перегрузить мозг, что человек не сможет этого выдержать. Поэтому природа создала защитный механизм, оставляющий в сознательной памяти человека, к которой можно обращаться довольно свободно, только те факты и события, которые несут на себе ещё и какую-то эмоциональную окраску. Причем даже и это мы можем запомнить лишь в самом общем виде, случайно зафиксировав отдельные детали. Но если суметь активизировать у человека глубинную, бесстрастную клеточную память, человек вспомнит всё, причём с такими подробностями, каких он вроде бы не заметил даже в тот самый момент, когда прямо смотрел на интересующую нас личность или предмет.