Нет врагов более жестоких и готовых к мести, чем прежние союзники – как и прежние любовники.
Разум и вера вовсе не противоречат друг другу. Это системы реальности разного порядка.
Мучить ближних стремится только тот, кто сам несчастен?
Счастье — это нечто большее, чем отсутствие несчастий.
Страсть – это часто не более чем юношеская любовь к приключениям, желание оказаться в центре внимания.
Именно в этом – в ученых занятиях – сосредоточиваются порядок, разум и истина.
Ужасно, когда из-за чужого счастья тебе становится печально на душе.
Мы обменялись улыбками незнакомых людей, подозревающих, что между ними существует какая-то связь и впереди новая встреча.
Как быстро мы прощаем себе обиды, причиненные ближним, когда возникает нужда в помощи последних!
Когда тебя отвергли и заставили страдать, возникает мысль, что обидчик того и добивался и злобные намерения будут руководить им и в дальнейшем. Эта мысль мучительна, но она же и утешает: выходит, ты обидчику по-прежнему небезразличен. Однако, думая так, почти всегда ошибаешься: никто не ставит целью тебе навредить, это получается случайно. Чаще всего ты обидчика просто не интересуешь. Не он делает тебе больно – ты сам причиняешь себе боль.
Есть люди, которые толкают близких на предательство. Они многого требуют от себя и не сознают, как тяжело с ними другим. Их ожидания трудно оправдать. Иной раз им даже бывает приятно, если их подводят.
А разве такой должна быть религия? Утешительной сказкой? Я, подобно римским стоикам или моим любимым англосаксам до обращения в христианство, предпочитаю правду, какой бы суровой она ни была.
Трудно думать хорошо о человеческом роде.
Тому, у кого есть воображение, интересны даже самые обычные вещи. Самое безопасное существование – иные с презрением назовут его заурядным – может таить в себе незаметный посторонним драматизм.
Если вы намерены убить всех, кто умнее вас, вам немало придется попотеть.
Мой принцип как историка состоит в том, что, сталкиваясь с противоречивыми свидетельствами, я выясняю, какой взгляд на события выгодно поддерживать тому или иному очевидцу. Таким путем, как мне кажется, легче всего добраться до истины.
Всегда найдется оправдание тому, чтобы пожертвовать одной жизнью ради спасения многих.
Странное дело: решишь не затрагивать в разговоре определенную тему – и она тут же просится тебе на язык.
Если ты не один, одиночество может ощущаться еще острее.
Просто поражаешься, когда вполне достойные люди начинают видеть в других достойных людях бесчестных негодяев только потому, что их взгляды на какой-то вопрос расходятся.
К себе мы подходим обычно с более суровыми мерками, чем к другим.
А может ли существование быть безопасным? Ведь все мы идем стезей, окутанной туманом, и, когда порыв ветра открывает в нем просвет, видим под ногами узкую, как лезвие, тропу, а по сторонам – бездонные пропасти.
Особенно трудно, когда тебе причиняет боль человек, бывший твоим другом и потому знающий, как тебя лучше уязвить.
Кошмары как стервятники: нападают, когда мы совсем беспомощны.
Поистине жуткая мысль: как часто люди благородные и снисходительные обращают свою любовь к тем, кто ее не заслуживает.
Могу только гадать. Избыточное насилие говорит обычно о том, что убийца приходится жертве родственником, возлюбленным или близким другом.