Цитаты авторства Ева Никольская

— Мамой клянусь.
— Какая мама, Веня? — сдвинув на нос круглые очки в тонкой серебристой оправе, усмехнулась хозяйка. — Вы же почкованием размножаетесь раз в сто лет.
— Каждый мечтает о маме, — философски заявил домовенок.
— Был у меня по молодости поклонник, помнится…
— Что? Еще один? — округлила глаза я.
— Спокойно! — подняла руку бабушка. — Этот вменяемый и не мстительный.
Меньше всего в этот вечер я ожидала снова увидеть Илью. Но он в лучших традициях бумеранга прилетел обратно, едва за окном стемнело.
– В картах больших ставок не делай и не пытайся разбить кий об голову соперника, даже если он действительно жульничал.
– Ой, да ладно, это всего-то и случилось раз…
– Два!
– Я буду хорошей девочкой.
– Козел или кобель… выбор понятен – козлы дрессировке не поддаются, – философски заметила Рита.
– На что ты согласна, мама? – отложив в сторону медведя, спросил меня сын.
– На то, чтобы пожить в этом чудесном доме, милый. Тебе ведь тут нравится?
– Не особо. – Да здравствует детская непосредственность! И что же делать? – Но если ты хочешь, мы поживем, – успокоил меня самый заботливый мужчина на свете.
– Птица говор-р-рун, конечно, отличается ангельским терпением, но очень хочется пить! – послышалось за спиной, и Лааш, скосив на меня глаза, доверительно так предложил:
– Лер, а давай ты подаришь мужу на годовщину жаркое из этой крылатой ящерицы?
Бум-бум-бум! Проснувшийся (явно не до конца, раз продолжал!) «обморок» постучался лбом и радостно заскреб когтями по двери.
— Откуда ты только такой выискался? — недовольно проворчала Броуди, пересаживаясь обратно на свой стул.
— «Из семейного склепа».
– Чего ты хочешь, Лу? Зачем эта странная свадьба?
– Как? – Он изобразил удивление. Плохо изобразил, умел и лучше. – Разве ты, человечес-с-ское дитя, не веришь в любовь с первого взгляда?
– Угу, в большую и чистую, – пробурчала я себе под нос.
— Есть одна особа с даром замораживать воду. Правда, ей уже семьдесят, и она та еще домоседка, но вдруг…
— Лала, не издевайся, — приоткрыв один глаз, мужчина посмотрел на подругу, а та, хихикнув, заявила:
— Даже не думала, дорогой! Ты же сам просил все варианты, вот и…
— Кроме бабушки-рецидивистки из тайного общества «антибайкер» кто-то ещё есть?
— Сними. Свою. Защиту, — делая паузы между словами, повторил василиск. — Или я взорву ее к чертовой бабушке...
— К бабушке не надо, — ни капли не испугался его тона наш крылатый преподаватель. — Бабушки у чертей такие, что сегодняшние неприятности пустяком покажутся.
— Эм, вы там демонов вызывали, чтобы натравить их на беднягу Киллара, что ли? — подавив нервный смешок, вызванный созерцанием этих фотографий, спросила я.
— Нет, мы кулинарные рецепты зачитывали.
– Что ты со мной ночью делал, кроме как руки порезал и выкачал пинту крови? Подробности, пожалуйста, а не урезанный вариант!
– Любовался тобой, – сказал он, явно не желая сообщать мне больше.
– Бесчувственной и окровавленной?
– Нет, спящей в черной воде.
– Спать хочешь? – снова заговорил.
– Нет.
– Есть?
– Нет.
– Почитать что-нибудь?
– Нет.
– А в лоб?
– Не… Что?
– В лоб, говорю, дам сейчас, соплячка вредная!
На лице у тебя «алебастровый грим».
Под глазами разводы от туши и слез.Сердце плачет в груди. Как же так, Лилигрим?
Пол усыпан ковром из рубиновых роз.
Ты лежишь среди них в потемневшей фате
Лепестками покрыт белоснежный наряд
Где улыбка твоя? Жизнерадостность где?Платье порвано сверху, и ребра торчат.
Твои руки раскинуты, взор как стекло.Смерть коснулась тебя поцелуем своим.
Столько крови из вен среди роз натекло…
Как же это случилось? Скажи, Лилигрим?
Только в мертвых устах не появится звук.
Ты ушла, не прощаясь, ушла навсегда,
Ускользнула, как птица, из дрогнувших рук.
А вчера говорила, что все ерунда.
Твое нежное тело изодрано в кровь.
Твоя брачная ночь стала пропуском в ад.
Эта плата такая у нас за любовь.Платье белое траурный сменит наряд.
Он сидит на полу в изголовье твоем,Смерть в глазах его, холод и мертвая мгла.
Эту ночь провели вы в каэре вдвоем.Ночь любви… Ты ее пережить не смогла?
Лилигрим, моя Лили — хрустальный бутон.
Не забыть мне твоих вдохновенных речей.
Жениха ты любила… Но стоил ли он
Крика ужаса, боли и смерти твоей?
Упокойся же с миром, Земное дитя,
Одинокое Сердце, познавшее страсть.
В Карнаэл ты явилась, смеясь и шутя,
Чтобы в каменных стенах навеки пропасть.
Лилигрим… Моя фея, мой ангел, мой сон.
Мой кошмар, моя память, отчаянья стон.
Ты считала, что тем, кто любим, повезло?
Ты ошиблась, малышка. Любовь — это зло.
В розах черное платье. И муж твой — вдовец.
Ты вчера улыбалась, идя под венец…
Как же гадко на сердце и хочется взвыть.Никогда, Лилигрим, мне тебя не забыть.
— Действуй! — кивнув на пруд, скомандовал Алексей.
— А там пиявок нет случайно? Или змей?
— Нет.
— А лягушек?
— Ты и их боишься?
— Ну-у-у…
— Шагом марш в воду, Вельская! — приказал «кот» и, усмехнувшись, добавил: — Тоже мне — ведьма! Лягушек она со змеями боится, ну-ну.
— Так вот ты какой… пира-а-ат! — размахивая цветущей метлой, кричала Катарина.
— Лови его! Загоняй! — вопили драконы, вновь впадая в азарт охоты.
— Не задавите бедолагу, — переживала я, так как внезапно прониклась сочувствием к несчастному пушистику.
— Дурдом, — констатировал Змейс, наблюдавший за нами. — Но интерес-с-сный.
Стою вся такая чистая, пушистая, переодетая в новое платье после купания, сытая и отдохнувшая напротив огромного окна в полтора моих роста и любуюсь на захватывающее действо в лучах багряного заката. И пусть полуразложившиеся трупы время от времени мимо пробегают… пусть! Зато какой вид, какая динамика, какая экспрессия, черт возьми!
Ты ведешь себя… странно. Когда надо бояться – язвишь, когда следует убегать – стоишь, а когда нужно помолчать – тебя не заткнуть никакими силами. Разве это нормально?