Чего только на свете не скажет и не сделает женщина, особенно если речь идёт о красоте другой женщины!
Счастье ни с того ни с сего не улыбается. В какой-то мере мы должны помочь ему улыбнуться.
Три года. Как долго тянулись они... И как быстро пролетели!..
— Бесполезно вспоминать прошлое, Трот, если эти воспоминания не могут помочь в настоящем.
Будь смиренным, и ты добьешься своего.
... несбывшееся нередко является для нас по своим последствиям, такой же реальностью, как и то, что свершилось.
Все пути скрещиваются. Расстояние – одно воображение.
— Вы лучше порадовались бы за меня, если у вас добрая душа, — а я думаю, она у вас добрая, — порадовались тому, что я всё это выношу и умею быть весёлой, хотя и знаю, какова я... А я, во всяком случае, радуюсь, что мне удаётся идти своей дорожкой в жизни и никому за это не быть обязанной, и что на всё то, чем в меня швыряют по глупости или из тщеславия, я отвечаю только невинным обманом. Я не горюю о том, чего у меня нет в жизни, — ну что ж, так для меня лучше, а повредить это никому не может. И если для вас великанов, я только игрушка, то хотя бы обращайтесь со мной деликатно!
Искреннюю, глубокую любовь выразить нелегко. Голос ее тих. Она скромна и застенчива, скрывается от наших взоров, и готова ждать, бесконечно ждать. Так зреет плод. Годы летят быстро, жизнь склоняется к закату, а она все еще созревает в тени. Такова истинная любовь.
Когда я вбил себе в голову эту галиматью, я установил, что она вытеснила оттуда решительно всё, а как только я начал повторять забытое, она улетучилась в свою очередь; когда же я принялся снова её заучивать, от меня стали ускользать другие разделы системы. Короче говоря, можно было прийти в отчаяние.
— Господи! — воскликнул Трэдлс, широко раскрыв глаза. — Я и не подозревал, Копперфильд, что у тебя такой решительный характер!
Понятно, что он не подозревал, если для меня самого это было новостью.
— Ох! Значит я говорю не просто? Но будьте ко мне снисходительны. Я ведь задаю вопросы только для того, чтобы узнать то, чего не знаю! А мы никогда не знаем самих себя.
Как ни был я смущен отсутствием мальчишеской сноровки, а также школьной премудрости, мне была неизмеримо тяжелее другая мысль: то, что я знал, отдаляло меня от моих товарищей куда больше, чем то, чего я не знал.