Я не вынесу, если ты упадëшь.
Народы поднимаются до вершин и падают. Рынки появляются и исчезают. Когда власть переходит в новые руки, кто-то непременно страдает.
– Ты дрожишь, – проговорил он.
– Я не привыкла к тому, что люди пытаются меня убить.
– Серьезно? Я такое уже почти не замечаю.
Защититься от страданий нельзя; жить – значит скорбеть.
Если не можешь победить – меняй игру.
Секреты не монеты – при передаче они теряют ценность.
Будь решительной, — говорил он. — Ты должна знать, куда хочешь попасть, прежде чем достигнуть цели.
– Останься, – попросила девушка. Из ее глаз покатились слезы. – Останься со мной до конца.
– И даже после, – ответил он. – Навсегда.
Я бы пришел за тобой. А если бы не смог идти, то приполз бы, и какими бы сломанными мы ни были, мы бы пробили себе путь на свободу вместе – с острыми кинжалами и раскаленными пистолетами. Потому что так мы и поступаем. Мы никогда не перестаем бороться.
... Его рука скользнула по моей шее и ласково коснулась лица...
— Ты предала меня, — прошептал он.
— Да. Мне очень жаль.
Он рассмеялся.
— Вовсе тебе не жаль...
Обычно ему нравилась тишина; честно говоря, он бы предпочел зашить рот большинству знакомых. Но Инеж, если хотела, заставляла чувствовать свое молчание, и это действовало на нервы.
... В ту секунду, как наши губы встретились, между нами произошел контакт и меня полнила сила Дарклинга. Я ощутила, как сильно он меня хочет, но за этим желанием крылось что-то еще, что-то похожее на злость. Я удивленно отпрянула.
— Ты не хочешь этого делать.
— Это единственное, чего я хочу, — прорычал он со смесью горечи и желания в голосе.
— И тебе это ненавистно, — сказала я с внезапным озарением.
— Возможно..
— Почему?..
— Беда вожделения в том, — прошептал Дарклинг, проводя губами по моему подбородку, пока не замер в миллиметре от моих губ, — что оно делает нас слабыми.
Ожидание – часть криминальной жизни, которая многим людям была не по силам. Они хотели действовать, вместо того чтобы сохранять спокойствие и собирать информацию. Они хотели получить мгновенные знания, но не учиться. Чтобы добиться большего результата, – нужно просто ждать, в этом весь фокус. Если тебе не нравится погода, ты не бежишь в бурю – ты ждешь, пока она пройдет. Ты находишь способ остаться сухим.
Ты слабый не потому, что не можешь читать. А потому, что боишься, что люди увидят твою слабость. Ты позволяешь стыду решать за тебя, кто ты такой.
Она – Призрак. Единственный закон, которому она подчиняется, – это закон всемирного тяготения, да и то не всегда.
Такова судьба многих научных открытий. Как только люди узнают о новых возможностях, изыскания в этой области резко увеличиваются. Остановить это – все равно что пытаться загнать рой шершней обратно в гнездо.
— Почему с тобой всегда так много проблем?
— Мне нравится думать о себе как о восхитительной девушке с невероятно сложным характером.
Я выросла в таком же захочу стремно. Безысходность. Нужда. Отчаяние толкает людей на страшные поступки, и первыми жертвами всегда становятся молоденькие девушки.
– Тебе следовало бы сосредоточиться на работе, но вместо этого ты был слишком занят затаенной обидой.
– Вот тут ты ошибаешься. Я не затаил обиду. Я укачиваю ее. Опекаю. Кормлю ее отборным мясом и отправляю в лучшие учебные заведения. Я лелею свои обиды.
Она лелеяла и растила каждую обиду, как моллюск выращивает из песчинки жемчужину, накапливала и неустанно их перебирала.
– Выкладывай уже, Призрак.
Ее голос донесся из темноты:
– Ты никого не послал на Берштрат.
– А зачем?
– Если Хейлс не успеет…
– Никто и не собирался поджигать дом на улице Берштрат.
– Я слышала вой сирены…
– Счастливый случай. Надо же мне откуда-то черпать вдохновение!
– Значит, ты блефовал! Та девушка не была в опасности.
– Что насчет этого? – Джеспер кивнул на трость Каза.
Тот невесело усмехнулся.
– Кто посмеет забрать трость у несчастного калеки?
– Любой здравомыслящий человек, если под «калекой» ты подразумеваешь себя.
Я сжала ладонь, и луч исчез. А затем вспыхнул уже рядом со мной, и я позволила свету заключить нас с Дарклингом в мерцающую золотую сферу. Он посмотрел на меня и протянул руку, из которой поползли черные темные ленты, похожие на живых змей, пронизывающих сферу. Я позволила свечению вокруг нас шириться и нарастать, наслаждаясь собственной силой, заставляя лучи плясать на кончиках моих пальцев, пока Дарклинг метал чернильные щупальца тьмы. Это был танец мрака и света.
– Это нечестно, – сердито прошептала я. – Не знаю, что, по мнению короля, я могу делать, но несправедливо выпихивать меня туда и ждать, что я просто… натворю чудес.
– Надеюсь, ты не ждешь от меня справедливости, Алина. Это не по моей части.
– Позаботься о моих малышках, – Джеспер передал их Дириксу. – Если я обнаружу на них хоть одну царапину, то сделаю надпись «прости меня» из пулевых отверстий на твоей груди.
– Ты бы не стал тратить на меня патроны.
– И он бы умер на половине слова, – вставил Большой Боллигер, отдавая свой топор, складной нож и любимое оружие – толстую цепь, утяжеленную амбарным замком.
Шампанского много не бывает.
— Не будь дурой, – уговаривала я себя. – Он Дарклинг. Второй самый могущественный человек в Равке. Ему сто двадцать лет! Ты не могла задеть его чувства.
Прогуливаясь вдоль небольшого канала, который шел через Пятую гавань, Каз вдруг понял, что именно он сейчас чувствует – святые угодники, он почти с надеждой смотрит в будущее. Может, стоит обратиться к врачу?
Никогда не помешает иметь какую-то страну в должниках. Способствует дружественным переговорам.
Сквозь толпу ко мне пробиралась Женя. Князья, герцоги и богатые купцы оборачивались и пялились ей вслед, но она всех игнорировала. «Не тратьте свое время, – хотелось мне сказать. – Ее сердце принадлежит долговязому фабрикатору, который не любит вечеринки».
– Убивать или лечить? – сказал он с грустной улыбкой. – У каждого из нас свой дар.
— Доверьтесь мне.
— Каждый раз, когда ты об этом просишь, я доверяю тебе еще меньше.
Когда Каз официально стал членом «Отбросов», ему было всего двенадцать, а банда представляла собой жалкое зрелище: кучка беспризорников, замызганных попрошаек, зарабатывающих игрой в наперстки, и мелких жуликов, живущих в разрушенном доме в худшей части Бочки. Но он и не желал другой банды – он хотел ту, которую сам сделает великой, ту, которая будет нуждаться в нем.
– Это часть тебя! – рявкнула Багра. – Это не животное, убегающее при твоем приближении или выбирающее, стоит ли откликаться на твой зов. Ты просишь свое сердце биться, легкие – дышать? Твоя сила служит тебе потому, что это ее предназначение, она не может иначе.
Внезапно мой страх отступил. Он все еще был внутри, свернувшийся в уголке, как животное, но его потеснило нечто спокойное, уверенное и мощное… а также смутно знакомое. Я услышала внутренний зов, и, удивительно, но что-то во мне начало подниматься в ответ. Я пыталась подавить это, затолкать обратно внутрь себя. Каким-то образом я знала: если эта штука освободится – мне конец.
— Ты произнесешь его?
Я замерла, ощущая, как опасность сжимает меня в тиски. А потом прошептала:
— Александр.
Его улыбка померкла, серые глаза заблестели.
— Еще, — потребовал он.
— Александр.
Он подался вперед. Я почувствовала его дыхание на своей шее, затем легкое, как вздох, прикосновение губ к коже прямо над ошейником.
– Мария и Иво рассуждали, не заразили ли тебя фьерданцы какой-нибудь болезнью.
– Я думала, гриши не болеют.
– Именно! Оттого эти слухи такие и зловещие. Но, судя по всему, Дарклинг исцелил тебя своей кровью и экстрактом из алмазов.
– Это отвратительно! – залилась смехом я.
– Это еще что! Зоя вообще пыталась всех уверить, что ты одержима.
Лишь один гриш носил черное… лишь одному позволялось носить черное.
Возможно, ему и хватило глупости встать на пути у Каза Бреккера, но он смог выжить в Бочке, а для этого нужна сила духа. У него был шанс пережить эту ночь.
«Помоги ему», – отозвался голос внутри девушки.
Ещё несколько минут назад этот здоровяк был её братом по оружию. Ей казалось неправильным оставлять его одного. Она могла бы спуститься и предложить ему быстро покончить с мучениями, и подержать его за руку, пока он будет отходить в мир иной. Или же вызвать врача и спасти его.
Вместо этого Инеж прочитала молитву на языке своих святых и начала крутой спуск по наружной стене. Ей было жаль парня, которому придется или умереть в одиночестве, потому что некому утешить его в последние часы жизни, или выжить и провести остаток дней в изгнании. Но ее работа еще не закончена. У Призрака не было времени на предателей.
Ветер надувает паруса. Они снова одни, как в детстве, когда прятались от детей постарше, от гнева Аны Куи, от монстров, скрывающихся в темноте. Они снова бездомные сироты, но они есть друг у друга. И у них есть надежда на жизнь по другую сторону моря.