Тот, кто не знает истины, только глуп. Но кто её знает и называет ложью, тот преступник.
Страдальцы нагоняют на меня скуку.
Я вырос в богатой семье. Мои родители нацепляли на меня воротнички, растили меня, приучая к тому, что вокруг должна быть прислуга, учили искусству повелевать. Однако, когда я стал взрослым и огляделся вокруг, не понравились мне люди моего класса, не понравилось мне повелевать и иметь прислугу. И я покинул свой класс и встал в ряды неимущих.
Это год, о котором будут говорить.
Это год, о котором будут молчать.
Старики видят смерть юнцов.
Глупцы видят смерть мудрецов.
Земля уже не родит, а жрет.
Небо источает не дождь, а железо.
Несчастье проистекает из неправильных расчетов.
Как можно построить порядок без мудрости масс? Кто не считается с ними, не в силах путь указать миллионам людей. Великие учителя! Произнося речи, не затыкайте ушей.
Как трудно стало обладать женщиной. <...> Когда-то муж возвращался с охоты на два часа раньше, чем было условлено, и находил в постели своей супруги какого-нибудь этакого пухлого красавчика. Что я говорю — в постели? Достаточно было застать ее в комнате вдвоем с мужчиной, и все уже было ясно. А в наши дни деловая жизнь вынуждает ее, хочет она того или не хочет, демонстрировать мужчинам свои икры, а в некоторых конторах занимаются любовью с такой же легкостью, как моют руки, — главным образом для того, чтобы украсть у нас, работодателей, несколько минут рабочего времени! Можно ли думать о разоблачениях, когда супружеская измена так же мало бросается в глаза и столь же мало значит, как мытье рук?
Единственная цель науки — облегчить трудное человеческое существование.
Руководить государством — задача нравственного порядка.
— С вами нельзя быть уверенной.
— А зачем вам быть уверенной? Вы же не вкладываете деньги в предприятие.
Я сижу на обочине шоссе. Шофер заменяет колесо. Мне не по душе там, где я был. Мне не по душе там, где я буду. Почему я смотрю на замену колеса с нетерпением?
Неужели <...> то, что мужчина уже однажды обладал женщиной, в самом деле играет такую большую роль? Так ли уж много значит это первое, обычно далеко не совершенное объятие? Поневоле приходится признать, что мужчине свойствен некий инстинкт повелителя, заставляющий его находить высшее наслаждение в порабощении женщины, в победе над ней! Иначе чем же можно объяснить это удивительное безразличие после акта обладания? Это чувство возникает даже и в тех случаях, когда речь идет о женщине, которую ты не лишал невинности.
Вчера еще банкрот, нынче рейхсканцлер! Вчера ощипанный коршун — нынче государственный орел!
— Ты только конфеты купил?
— А что же еще? Ясное дело.