Для печали есть предел, для страха — нет.
Лучше сказать лишнее, чем не сказать необходимого.
Я считаю лучшим и самым безупречным человека, который прощает другим так, словно сам ежедневно ошибается, и воздерживается от ошибок так, словно сам никому не прощает.
Как бы ни были обязаны тебе люди, если ты им откажешь в чем-нибудь одном, они только и запомнят, что этот отказ.
Несправедливо, конечно, но так уж повелось, что в зависимости от успеха или неудачи те же самые решения или признают хорошими, или осуждают как плохие. Поэтому обычно одни и те же поступки определяют как рвение и как тщеславие, как щедрость и как безумие.
Каждому милы его собственные измышления, и если кто-то другой скажет то же самое, что он предполагал, то для него это уже сильнейший довод.
Лучше ничем не заниматься, чем заниматься ничем.
И радость, и утешение — в науках.
Как в человеке, так и в государстве, тяжелее всего болезнь, начинающаяся с головы.
Молвы боятся многие, совести – кое-кто.
… Я вижу, что комната пуста, и покидаю ее с болью и тоской в душе, как любовник, которого выставили за дверь…
Рабы всех страстей сердятся на чужие пороки так, словно им завидуют, и тяжелее всего наказывают тех, кому больше всего им хотелось бы подражать.
Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами.
Истинная слава состоит в том, чтобы делать то, что достойно быть описанным, и писать то, что достойно быть прочитанным.
Плохо, если власть испытывает свою силу на оскорблениях; плохо, если почтение приобретается ужасом: любовью гораздо скорее, чем страхом, добьешься ты того, чего хочешь. Ведь когда ты уйдешь, страх исчезнет, а любовь останется, и как он превращается в ненависть, так она превращается в почтение.
Беда часто делает людей остроумными.
Тот истинно благороден, кто легко прощает заблуждения людей и в то же время так боится сделать что-нибудь дурное, как будто он никогда никого не прощал.
Лицемерная любовь хуже ненависти.
В какие узкие пределы втиснута жизнь множества людей!
Люди больше ценят славу не великую, а широко разошедшуюся.
Я считаю счастливыми людей, которым боги дали или свершить подвиги, достойные записи, или написать книги, достойные чтения; к самым же счастливым тех, кому даровано и то и другое.
Людей охватила такая страсть к наживе, что, по-видимому, они больше находятся под властью своего имущества, чем сами владеют им.