Я хочу, чтобы меня любили, как всегда любил я, со всей страстью моей души.
Лучше всего я делаю три вещи — свою работу, глупости и детей.
Женщина – это необходимое зло.
Политика и зрелище все более похожи друг на друга. Политики и актеры пользуются теми же приемами. У них одна и та же цель: добиться известности, завоевать публику. Но есть и огромная разница. У политиков все в голове, тогда как у нас все проходит через сердце. Политики все время дрейфуют. Они стремятся извлечь выгоду из телевидения. Их зовут, они прибегают. И теряют голову. Они еще большие комедианты, чем мы. Им не хватает скромности. Их гонят в дверь, они возвращаются через окно. Им плюют в лицо, они продолжают клоунаду. Им надо бы сказать, что пора уйти, что они стали пустышками, изображающими что-то на телеэкране или ради политической выгоды. Не думаю, чтобы у них были друзья, искренние люди, способные им сказать твердо, что о них думают.
— Говорят, у Вас плохой характер?!
— Нет, у меня просто есть характер!
Я — Скорпион, увлекающаяся натура, у меня мерзкий и скорее неуживчивый характер. Отсюда многие мои неприятности в жизни.
Я ненавижу эту эпоху. Она вызывает у меня отвращение... Все кругом фальшивое и лживое. Больше нет уважения, внимания к чужому мнению. Значение имеют лишь деньги.
Я смирился с моей физиономией лишь после того, как на экраны вышел один из самых известных моих фильмов «Бассейн». Мне было тридцать три. Тогда я неожиданно понял: возраст Христа, душа самурая и внешность героя-любовника — вот в чём моё противоречие и в то же время актёрский козырь.
Мне понадобилось десять лет тяжёлых усилий, чтобы заставить людей забыть, что я всего лишь симпатичный парень с красивым лицом. Это была тяжёлая схватка, но я её выиграл.
Меня долгое время считали легкомысленным придурком. Я действительно не образован, не следую общепринятым правилам поведения. Правда, что в самом начале я продвигался ощупью, как слепец. Но по прошествии многих лет я за всё сполна рассчитался – ведь платить надо за всё! – и обрёл «второе зрение». И внезапно – ты заметил? – прекратились все насмешки. Вчерашние шутники лишь в недоумении покачивают головами.
Я стал актером. Но одновременно актер — это не профессия. Этому нельзя научиться. Раньше актера всегда есть человек. Назовите мне большого мудака, который стал большим актером? Такого не бывает.
Работа принесла мне большое удовлетворение. Но счастье для меня — это вещь, которой не существует, это моменты в жизни, которые испытываешь либо во время работы, либо с кем-то, кто разделяет с тобой жизнь, либо с ребенком, друзьями... Но этими мгновениями я обязан не профессии, я сам их формирую, я сам могу их разрушить. Так или иначе, но я, скорее всего, часто бываю не удовлетворен. Это вопрос темперамента, натуры. К тому же за удовлетворением часто следуют скука и рутина. А я это ненавижу.
Если бы мне это не нравилось, я бы что-нибудь такое сделал, чтобы перестать быть полубогом. Хотя вряд ли у меня бы это получилось: можно стереть подробности личной жизни, но карьера, созданный имидж останутся. Так что приходится мириться с существующим положением, к тому же я и сам не хотел бы что-то менять в своем творчестве. Конечно, повышенное внимание к твоей особе иногда давит, но я воспринимаю это как благодарность за то, что я сделал. Если бы не слава, я не приехал бы сюда, и тебе пришлось бы разговаривать с каким-нибудь Шмулем.
Если я через своих героев, через всё то, что сделал, приношу людям мечту, значит, я не зря прожил жизнь. Мечта нужна всегда, и она будет жить, пока в мире есть звёзды… Без них – в кино и на улице, в воображении и в реальной жизни, воцарилась бы тьма.
— Вам приписывали романы с партнершами по фильмам?
— Наверняка. Без этого не обходится биография ни одной публичной персоны, но я такого не припомню. Не мое это дело — держать в голове то, что выдумала пресса. Ну, расскажи, с кем у меня были романы? Было бы любопытно послушать. Вот я сейчас тебя поцелую, и мне припишут роман с русской журналисткой.
Я ранен, — как и все, — но у меня нет права жаловаться на судьбу, я создан из ран и потерь, как и многие другие люди в своей жизни. Такова жизнь, и она может быть жестокой. То же самое я сказал моему сыну Энтони. Все стало сложнее, утратило ту простоту, что была в его детстве, или в моем. Но мы не должны жаловаться. Это то, что касается меня, и я иду вперед, помня об этом.
Вот откуда мои резкость и запальчивость. Мой сволочной характер существовал всегда, теперь он стал ещё хуже. Из своего затворничества я выхожу лишь по делам. Совершив набег на внешний мир, я снова уединяюсь в своей крепости и поднимаю мосты над окружающими её рвами. Чтобы тебя любили, надо всегда улыбаться, перед всеми расшаркиваться, добиваться всеобщей благосклонности, носить в портупее своё, пусть лживое и фальшивое, сердце. Улыбаться важнее, чем быть самим собой. Но пресмыкаться – не в моём характере. Потому что тогда человек утрачивает свою личность. Она становится подделкой, превращаясь в прыгающее через обруч по чужому свистку, существо. Утверждая, что являюсь звездой, я имею ввиду следующее: мне нравится быть первым, я не скрываю этого. Но я стремлюсь к этому не из мелкого тщеславия. Я хочу, чтобы меня считали звездой в знак признания моих трудов, упорства и заслуг.
Меня спрашивают «Что вы испытываете, когда в фильме держите в руке револьвер?». Это вызывает у меня смех. Ибо револьвер, который я держу в фильме, и тот, которым я пользовался в Индокитае, не одинаковые. К этому надо прибавить и то, что в фильме рука не дрожит.
— Какое пожелание вы бы сделали мужчинам и женщинам, чтобы они нашли друг друга?
— Вы знаете, что сказал Феллини перед самой смертью? «Вот бы ещё раз побыть влюблённым!». Думать об этом в момент ухода – потрясающе, не правда ли? Надо верить в то, что это самая лучшая вещь на свете. Я так это понимаю! Сейчас как-то больше не принято говорить мужчинам: «Чего я тебе желаю, так это любви к женщине». Но любить искренне и по-настоящему – вот что важно! Нет ничего важнее!
Все, кем я являюсь сегодня, всем этим я обязан женщинам. Я обязан женщинам, тем женщинам, которые меня любили, которых я любил, по совсем простым причинам. Я, впрочем, говорил им всем об этом. Потому что во взгляде женщины, которая меня любит... мне всегда хотелось, чтобы она считала, что я самый большой, самый красивый, самый сильный. И это невероятная мотивация, потому что для женщин, которых я любил (и они любили меня), я всегда был самым красивым, самым большим и самым сильным. Женщин, которых я любил, вы знаете, по-разному. Все, что я делал, всем этим я обязан женщинам. Я делал это для них из любви к ним, чтобы быть для них самым-самым.
Я суров с окружающими меня людьми, с теми, кто работает со мной, но я столь же суров и к самому себе. Это не извинение, а, скорее, смягчающее вину обстоятельство. Мне хочется, чтобы все в работе определялось профессионализмом. Это не каприз, не попытка доставить себе удовольствие. Я люблю свою работу и стараюсь делать ее как можно лучше.
С моей точки зрения, во всем повинно безумие, охватившее людей. Разве могут люди планеты договориться друг с другом, когда нам трудно договориться с консьержем или соседом?
Я совершенно четко знаю, что никогда не соблазнял женщину. Под словом «соблазнял» я имею в виду — не кадрил. Всегда все решала женщина. Мои слова могут удивить, ибо исходят от человека, которого считают профессиональным соблазнителем. Мне даже немного неловко говорить об этом. Каждый человек знает про себя все. Не виноват же я в том, что родился красивым и обольстительным. Таким меня сделала моя мать. Но, по правде говоря, вначале все было иначе, и это обстоятельство стало моим козырем в дальнейшем. Известно, что вы растете иначе в зависимости от того, родились ли вы красивым или безобразным. Того, за кем ухаживают, кем восхищаются, кому завидуют, жизнь наделяет иной судьбой, чем того, на кого никто не смотрит, которому никто никогда не завидовал, кто не нравится. И уж если довести эту мысль до абсурда, то красавец вполне может стать и бесполезным, суперэгоистичным и безобразным, желчным и сухим человеком.
Никогда нельзя открываться до конца. Следует какие-то вещи сохранить для себя, для людей, которых любишь.
Я ни с кем не заигрываю и ни от кого не прячусь. Я такой, какой есть. Вы имеете полное право принять меня или отвергнуть. Вопреки тому, что обо мне пишут, я очень чувствителен и эмоционален. Я имею на это право. Разве я иначе смог бы стать актером, большим актером? Я больше других ощущаю счастье и страдание.
— Во Франции еще остались «звёзды»?
— Одна перед вами.
— И всё?
— Этого уже не мало.
— «Звезда» долговечна?
— Не знаю. Я похож на недолговечную «звезду»?
В настоящее время мы пытаемся сделать невидимой разницу между мужчинами и женщинами, а между тем эта разница прекрасна.
Любят меня или нет — не важно. Но если бы не любили, то давно сказали бы об этом, и тогда бы я ничего не стоил.
Я никогда не боялся денег и известности. Головокружение у меня может вызвать сознание того, что все это, в сущности, ничего не значит. Подобную ясность сознания я называю «раком ума». Оно-то и укрепляет мое убеждение, что все это лишь карточный домик, ветер. Шоу-бизнес. Что я не заслуживаю всего мною достигнутого. Насколько справедливо все это? У меня есть определенный взгляд на вещи и людей. С моей точки зрения, заслуженные люди это не актеры, певцы, художники, а те, кто всю свою жизнь посвящает добру, оставаясь по большей части никому не известным.
…но я и не принадлежу к той части людей, кто считает, что счастье — постоянное чувство. Это абсолютно относительное понятие. Для больного счастье заключается в здоровье. Для трусишки — дать деру. Для алжирца, разбивающего камни на стройке, счастье, возможно, в том, чтобы стать Аленом Делоном и владеть машиной «Феррари». Счастье — такая же мудня, как и все на свете. Для меня счастье в мгновениях. Тогда не спорят, не высчитывают, такие минуты нельзя запрограммировать. В какое-то мгновение я счастлив. Я буду счастлив сегодня вечером, а буду ли завтра утром, не знаю.
Иногда у меня проявляется славянский темперамент. Сам не знаю, откуда он взялся. Может быть, от моих друзей или от женщин, которых я любил?
Война убила во мне остатки всех надежд и клочки иллюзий. На войне я по-настоящему повзрослел.
Я люблю вставать из-за стола, когда на нём ещё не убрана посуда.
Есть три типа актёров: плохие, хорошие и великие. С плохими всё ясно, они играют бездарно, хорошие – играют хорошо. А великие ничего не играют — они просто живут перед камерой.
Кино — это занятие для профессионалов. Просто стыдно видеть, как все вдруг захотели стать режиссёрами… Вот откуда кризис в кино! В профессию рвутся бесполезные, бездарные люди, дураки к тому же.
Лошади лучше людей: они по крайней мере не лгут.