The bird with the thorn in its breast, it follow an immunatable law; it is driven by it knows not what to impale itself, and die singing. At the very instant the thron enters there is no awareness in it of the dying to come; it simply sings and sings until there is not the life left to utter another note. But we, when we put the thorns in our breasts, we know. We understand. And still we do it. Still we do it.
Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает её сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвётся дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, — мы знаем. Мы понимаем. И всё равно грудью на тернии. Так будет всегда.И она всё твердила себе: всё пройдёт, время исцеляет раны, — но не верила в это.
Когда боль немножко притупится, и воспоминания утешают.
Мужчины... Они почему-то уверены, что нуждаться в женщине — слабость. Я не про то, чтобы спать с женщиной, я о том, когда женщина по-настоящему нужна.
Я сама так устроила свою судьбу, мне некого винить. И ни о единой минуте не жалею.
Неужели все мужчины такие — любят что-то неодушевленное сильней, чем способны полюбить живую женщину? Нет, конечно, не все. Наверно, таковы только сложные, неподатливые натуры, у кого внутри сомнения и разброд, умствования и расчеты. Но есть же люди попроще, способные полюбить женщину больше всего на свете.
Бог дал, Бог и взял. Прах в еси и в прах возвращаешься. Жизнь для нас, недостойных. Жадный Бог берёт себе лучших, предоставляя этот мир нам, чтобы мы здесь пропадали.
Ни одной женщине на свете не одолеть бога. Ведь он мужчина.
— Всё на свете имеет право родиться, даже мысль.
— Ты знаешь, о чём я, правда?
— Наверно, знаю.
— Не всё, что рождается на свет, хорошо, Мэгги.
— Да. Но уж если оно родилось, значит, так было суждено.
— ... Если нет веры — нет ничего.
— Весьма непрочная основа.
Память неосязаема, как ни старайся, подлинное ощущение не вернёшь, остаётся лишь призрак, тень, грустное тающее облако.
— Так ты не сомневалась, что я к тебе приду, Мэгги?
— Я же тебе сказала. В Дрохеде ты мой. Если б ты не пришел, будь уверен, я сама бы пришла к тебе.