— Ты же сама себе противоречишь.
— Мэри, я женщина. Я могу противоречить себе сколько угодно.
Я не несчастна. Я просто не готова быть счастливой.
— А вы? Что с вашим сердцем?
— Разве ты не слышала? У меня нет сердца, все об этом знают.
— Только не я, Миледи.
— Я, может быть, социалист, но я не сумасшедший.
— Не уверена, что Папа знает разницу.
— Что могло бы поразить сего святого мужа настолько, чтобы он сделал Джилли осью своей деятельности?
— Право, не знаю. Что-нибудь необычайное? Внезапное спасение тысячи душ разом, внезапно открывшийся дар исцелять хромых и слепых… Но время чудес миновало.
— Ну, бросьте, в этом я сильно сомневаюсь. Просто господь Бог переменил технику. В наши дни он пускает в ход деньги.
Любопытно, очень многие священнослужители прекрасны, как Адонис, и влекут к себе женщин неодолимо, как Дон-Жуан. Быть может, они потому и дают обет безбрачия, что боятся — не довело бы до беды такое обаяние?
— Я лишь хочу сказать, что леди Сибил имеет право на собственное мнение.
— Нет, не имеет, пока она не вышла замуж — потом муж будет ей говорить, какое у неё мнение.
За мгновение то, что казалось золотом, превращается в прах.
— Эдит, я знаю, что мы не всегда ладили, и сомневаюсь, что в будущем положение сильно изменится, но сегодня я желаю тебе всей удачи в мире.
Мы ничего не должны принимать как само собой разумеющееся.