Цитаты персонажа Элиа Кодоньо

— А ты, я вижу, не смеешься?
— Нет.
— Да ты посмотри, посмотри на экран! Разве не забавно? Видишь, как он полетел? Смотри, как он плюхнулся! Разве не смешно?
— Нет.
— Над упавшими смеются с тех пор, как стоит свет! А ты что же?
— Да ведь он ударился, ему больно!
— Весь принцип смешного как раз и состоит в падении, а ты от этого плачешь.
— А! О... [ужасается]
— Об этом говорил даже Чаплин. Лежит банановая кожура, подходит человек — и трах, он упал, поскользнувшись на кожуре. В зале смех. Это же как дважды два, а ты не смеёшься.
— Нет.
— Ну, я тебе не нравлюсь, тебе не нравятся комические трюки, но ведь что-то тебе должно нравиться?
—  [плача] Не-е-ет!
— Спокойной ночи, это ужасно!
— Ужасно! [продолжает плакать]
— И когда же ты отдыхаешь?
— Отдыхают от работы, которая не нравится, а мне моя работа нравится.
(В отпуск уходят от работы, которая не нравится. Мне моя работа очень даже по душе.)
— Элиа? Так звали одного из пророков, кажется… Может, вы тоже можете предсказывать будущее?
— Суп у вас остынет, если не перестанете болтать.
— У тебя прекрасная библиотека. Я иногда читаю перед сном. Тебе нравятся детективы?
— Нет. Я не люблю, когда убивают людей.
— Сколько тебе лет?
— Сорок.
— По тебе не скажешь…
— Я знаю.
— А мне двадцать пять.
— По тебе тоже не скажешь.
— Конечно.
— Я думал, двадцать шесть.
— Вы удивили меня, не скрою. Я ведь с вами разговариваю! Нет, это ни на что не похоже. Вы не хотите меня слушать?
— Мне вас слушать... А с какой радости, хотел бы я знать? Только что, силой, вы ворвались в мой дом, вся мокрая, перепачкали тут мои полы, мои диваны, а мне вас слушать? Хе-хе, ничего себе вечерок выдался — собственная собака ставит мне мат, ваши брызги намочили мне рубаху.
— А ты, я вижу, не смеешься?
— Нет.
— Да ты посмотри, посмотри на экран! Разве не забавно? Видишь, как он полетел? Смотри, как он плюхнулся! Разве не смешно?
— Нет.
— Над упавшими смеются с тех пор, как стоит свет! А ты что же?
— Да ведь он ударился, ему больно!
— Весь принцип смешного как раз и состоит в падении, а ты от этого плачешь.
— А! О... (ужасается)
— Об этом говорил даже Чаплин. Лежит банановая кожура, подходит человек — и трах, он упал, поскользнувшись на кожуре. В зале смех. Это же как дважды два, а ты не смеешься.
— Нет.
— Ну, я тебе не нравлюсь, тебе не нравятся комические трюки, но ведь что-то тебе должно нравиться?
— (плача) Нееет!
— Спокойной ночи, это ужасно!
— Ужасно! (продолжает плакать)
— Ай, а, ай, ай...
— Ты сильно ушиблась?
— Конечно, что за вопрос?
— А-ха-ха-ха-ха!
— Ты смеешься?
— Ха-ха-ха, ох, до меня дошло — человек упал — нужно смеяться. Ах-ха-ха-хах. А ты не обманываешь меня, ты сильно ударилась? Сильно ударилась, ах-ха-ха-х, сильно ударила-аха-ха-сь, ах-ха-ха-х. Ну хорошо, ты меня научила, теперь пойдем, я помогу.
— Вы позволите войти?
— Ко мне?
— Да, я вся вымокла.
— Похоже на дождь.
— Так что, могу я войти?
— Я не знаю, кто вы.
<...>
— Вы упражняетесь в остроумии, а я могу простудиться.
— Я тоже. Вода одинаково для всех мокрая, а не только для вас одной. От вас отскакивают капли и попадают на меня.
— Я не пройду такое расстояние пешком.
— Пожалуйста, я могу одолжить тебе свой велосипед. Я его никогда никому не давал. Ты мне потом пришлешь его назад.
— ...
— Можешь даже не присылать, если не хочешь, я куплю себе другой.
— Я оценила твое великодушие. Лиза Сильвестри очень признательна деревенскому джентльмену за отличный ужин, за торт, который не попробовала, за чудную компанию, за все, чего я не получила — спасибо!
— Могу я узнать, который час?
— Страшно поздно — семь часов! Взошло солнце, машина твоя починена — можно ехать.
— Доброе утро, Элиа.
— Добрый день, а точнее — до свидания!
— До встречи в Милане.
— А ты скоро туда приедешь?
— Да, скоро — через 3-4 года.
Мне импонирует твоя романтичность. Я люблю полумрак, нечеткость... тогда облик самого обычного, сидящего напротив мужчины, меняется... он становится... необыкновенным.