Мысль о переезде за границу мгновенно нарушает семейный покой.
Первые дома были лёгкими, как шалаши. Но потом испанцы научили нас строить так, чтобы жилища стояли и после бурь. Кочевники для них — плохие работники на полях. Оседлые — вот кто работает хорошо.
Я не могу долго находиться на одном месте. Через некоторое время начинают чесаться пятки.
— Магазины при доме есть?
— Есть!
— Вот! Куда ж я ходить буду? Мне ж гулять надо. У меня склероз ног.
— Солнечная комната, четвёртвый этаж, с балконом!
— С балконом? Не поеду, голова закрутится, упаду с балкона, кто отвечать будет?
— ... Я только хочу убедиться в одной вещи: что, если Блубэлл — реальность, а Нью Йорк — зона отдыха?
— Лэвон!
— Ты не можешь отрицать, что прошедшие два года изменили тебя, повлияли на тебя. Ты встретила Лэвона Хэйса — самого лучшего друга на свете. Слушай, я знаю, что все это не просто, но ты не можешь переехать навсегда только потому, что в Нью Йорке проще... Нет, тебе стоит переехать навсегда, только если ты по-прежнему житель Нью Йорка.
— Я и есть житель Нью Йорка!
— Прости за беспорядок, я часто переезжаю.
— И сколько ты уже тут?
— Шесть лет.
— Была, смотрела, так там телефона нет...
— Есть телефон! В коридоре! Общий!
— Нет-нет, личный, только личный.
— Почему?
— Ну личный как въеду — сниму, а за общий еще платить надо. Не поеду!
— Позвони мне, когда будешь переезжать.
— Чтобы ты помог мне перевезти мои вещи?
— Нет, чтобы убедиться, что ты не свистнула мои.
Здесь [в городе] остались лишь слишком бедные или слишком гордые, чтобы уехать.
Существует ли более сильное и более мучительное страдание, чем бегство из родной страны?