— Внешность для меня не главное.
— Конечно, тебе легко говорить. Ты ведь не урод!
— Смотрится идеально, — сказала она.
Это слово меня пугало. Идеально – значит, слишком хорошо, чтобы быть на самом деле.
Вот моё наследство – навык сбрасывать прошлую жизнь, словно змеиную кожу, изобретать новую правду для каждой новой страницы, нравственная амнезия.
Вечером, в долгих и нежных летних сумерках, люди выходили из квартир, гуляли с собаками, пили коктейли у бассейна, свесив ноги в воду. Появилась луна, припадая к земле в невозможной синеве горизонта. <...> Мне хотелось навсегда заморозить этот момент — перезвон, тихий плеск воды, звяканье собачьих цепочек, смех, доносящийся от бассейна, шорох чернильной ручки матери, запах эвкалипта, тишину и покой. Хорошо бы закрыть это все в медальон и повесить на шею. Хорошо бы в эту совершенную минуту на нас напал тысячелетний сон, как на замок Спящей Красавицы.
Голос у него стал густым и душистым, как гвоздика, и переливчато-соловьиным, он уносил нас на рынок пряностей посреди острова Целебес, мы дрейфовали с ним на плоту по Коралловому морю. Мы были как две кобры, тянущиеся за тростниковой флейтой.
Густела вечерняя синева, все еще сохраняя оттенки индиго, словно невысказанную надежду.
Их любовное бормотание было моей колыбельной, моим сундуком с приданым. Я складывала туда красивое белье, летний лагерь, новые сандалии, Рождество. Самозабвенно перебирала праздничные ужины, собственную комнату, велосипед, проверку уроков по вечерам. Еще один год, похожий на предыдущий, и следующий за ним, такой же безмятежный, один за другим — как мостик, и тысяча разных разностей, тонких и неуловимых, так знакомых девочкам, растущим без отца.
Я хочу вновь почувствовать дыхание того ветра, это — мое тайное желание. Оно всегда со мной, как песня, или как безответная любовь, которую не можешь выбросить из головы. Сколько бы зла она мне не причинила, какой бы жестокой она не была, я знаю: моя мама меня любит.
— Какие ужасные ботинки!
— Это чтобы змея не ужалила.
— Не позволяй змеям определять твой стиль в одежде!
В эту минуту мне стало ясно, почему люди пишут гадости на стенах чистеньких домиков, царапают гвоздями краску на новых автомобилях, колотят воспитанных детей. Желание уничтожить то, что никогда не сможешь иметь, только естественно.
... Ее голос — низкий, глубокий, согретый солнцем, с чуть заметным акцентом, — монотонный шведский напев ушедшего поколения. Услышь вы ее хоть раз, вы узнали бы завораживающую силу этого голоса.
Жила бы, как планета, покачиваясь в звездной синеве, плавая в море, танцуя в лунном свете фламенко под испанскую гитару.
... и глина в руках умелого гончара бывает счастлива.
— Я всегда тебя ждала, мама! Ожидания составляли всю мою жизнь! Я всегда боялась — вдруг ты не вернешься, оставишь меня в каком-нибудь автобусе, забудешь в магазине...
— Ты все еще ждешь меня?
— Нет. Когда Клер мне показала, как чувствует себя тот, кого любят, я опомнилась. А на что ты надеялась? Что я стану очередной твоей забавой? Ты потому и родила меня? Думала, что мы будем наслаждаться стихами Иосифа Бродского???
— Мы с Клаусом будем самой счастливой парой — вот о чем я думала! Как Адам и Ева в раю. Видимо не в себе была!
— Ты просто любила!
— Тебе нельзя меня бросать. Я ведь дала тебе жизнь, ты моя кровь и плоть. И ты отсюда уйдешь когда я тебя отпущу!
— Ну так отпусти меня... Ты смотришь на меня, и мой вид тебя удручает. Вот такая плата, мама, за право владеть мною.
— Будь в моей власти все изменить — я бы сделала это.
— Так скажи мне, чтобы я не давала показания. Что врать мне не к лицу. Скажи мне, что готова остаться тут навсегда, лишь бы я снова стала такой, какой была...
— А какой день в твоей жизни был самым лучшим?
— Сегодняшний.