Если она потом исчезнет, значит, я хотел этого. Значит, я убил её.
Меня интересует истина, а Вы хотите сделать из меня предвзятого сторонника. Я не имею права выносить решения, руководствуясь душевными порывами; я не поэт.
Страдание придает всей жизни мрачный и подозрительный вид.
Человек, вопреки видимости, не ставит перед собой целей. Их ему навязывает время, в котором он родился, он может им служить или бунтовать против них, но объект служения или бунта дан извне. Чтобы изведать абсолютную свободу поисков цели, он должен бы был остаться один, а это невозможно, поскольку человек, не воспитанный среди людей, не может стать человеком.
Каждой науке всегда сопутствует какая-нибудь псевдонаука, ее дикое преломление в умах определенного типа; астрономия карикатурным образом отражается в астрологии, как химия — когда-то в алхимии.
— Вы что же, хотите уничтожить то, что мы сейчас не в состояние понять? Простите, но я не сторонник познания любой ценой. Познание только тогда истинно, когда оно опирается на нравственность.
— Нравственной или безнравственной науку делает человек.
Я наклонился над ней и приподнял короткий рукав платья. Над похожей на цветок меткой от прививки оспы краснел маленький след укола. Хотя я не ожидал этого (так как все еще инстинктивно пытался найти обрывки логики в невозможном), мне стало не по себе. Я дотронулся пальцем до ранки, которая снилась мне годами, так что я просыпался со стоном на растерзанной постели, всегда в одной и той же позе — скорчившись так, как лежала она, когда я нашел ее уже холодной. Наверное, во сне я пытался сделать то же, что она, словно хотел вымолить прощение или быть вместе с ней в те последние минуты, когда она уже почувствовала действие укола и должна была испугаться. Она боялась даже обычной царапины, совершенно не выносила ни боли, ни вида крови и вот теперь сделала такую страшную вещь, оставив пять слов на открытке, адресованной мне. Открытка была у меня в бумажнике, я носил ее при себе постоянно, замусоленную, порванную на сгибах, и не имел мужества с ней расстаться, тысячу раз возвращаясь к моменту, когда она ее писала, и к тому, что она тогда должна была чувствовать. Я уговаривал себя, что она хотела сделать это в шутку и напугать меня и только доза случайно оказалась слишком большой. Друзья убеждали меня, что все было именно так или что это было мгновенное решение, вызванное депрессией, внезапной депрессией. Но они ведь не знали…
За пять дней до того я сказал ей все и, чтобы задеть ее еще больше, стал собирать вещи. А она, когда я упаковывался, спросила очень спокойно: «Ты понимаешь, что это значит?..» Я сделал вид, что не понимаю, хотя отлично понимал. Я считал ее трусихой и сказал ей об этом, а теперь она лежала поперек кровати и смотрела на меня внимательно, как будто не знала, что я ее убил.
Когда-то мы мучили друг друга чрезмерной откровенностью, наивно ища в ней спасения.
... мы просто расхаживаем по библиотеке, заполненной книгами на непонятном языке, и глазеем на цветные корешки... Вот и все!
... Я смотрю сейчас на тебя и пытаюсь тебе объяснить, что ты мне дороже, чем те двенадцать лет, которые я посвятил Солярису, и что я хочу быть с тобой. Может, твое появление должно быть пыткой, может, услугой, может, микроскопическим исследованием. Выражением дружбы, коварным ударом, может, издевательством? Может быть, всем вместе или — что кажется мне самым правдоподобным — чем-то совсем иным. Но в конце концов разве нас должны занимать намерения наших родителей, как бы они друг от друга ни отличались? Ты можешь сказать, что от этих намерений зависит наше будущее, и с этим я соглашусь. Не могу предвидеть того, что будет. Так же, как ты. Не могу даже обещать тебе, что буду тебя всегда любить. После того, что случилось, я ничему не удивлюсь. Может, завтра ты станешь зеленой медузой? Это от нас не зависит. Но в том, что от нас зависит, будем вместе. Разве этого мало?
– Не включай свет… Ты думаешь, я в твоём воображении?
– Но ты не Гибарян.
– Нет. Но всё равно я здесь.
– Ты вроде куклы.
– А ты разве нет? А, может, ты для меня кукла, как и все куклы, которые думают, что они люди. И вам просто кажется, что вы люди.
– Почему ты покончил с собой?
– Я решил, что моё время пришло. Я не думаю, что я ошибся.
– А как же твой сын?
– Это не мой сын. Мой сын на Земле. Как и твоя жена. Они остались на Земле.
– Ты не забыл, что Солярису от нас нужно?
– А почему ты думаешь, что он от нас чего-то хочет? Тебе лучше улететь отсюда. Если ты продолжаешь думать, что всему этому есть какое-то решение, значит ты погибнешь.
– Я не могу её бросить. Я сам разберусь.
– Ты понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать? Ты не найдёшь ответов на свои вопросы. Никогда.
– Разве ты не понимаешь, я пришла к тебе из твоей памяти. В том-то всё и дело. Я не настоящий человек и ты сам управляешь мной из своей памяти. Так что если ты думаешь, что что-то неправильно, то я заранее знаю, что мне делать. Я покончила с собой, поэтому ты и помнишь меня. И мой голос так звучит, потому, что ты его тоже помнишь.
– Я не верю, что всё наше прошлое было заранее предопределено. По-моему, мы можем выбирать, как нам жить. В тот день, когда я ушёл и ты сказала, что не сделаешь этого, я не слышал тебя потому, что был злой. Теперь у меня есть шанс исправить свою ошибку и ты должна мне в этом помочь.
– Но я на самом деле не Рэя.
– Я ничего не хочу знать. Я просто вижу тебя и всё.
– Ты до сих пор считаешь, что человек был создан Богом? Это всё касается всех нас. Даже мир, в котором мы живём, — это мир человека. Он изобретает, создаёт.
– Нет, я говорю о высшей форме разума.
– Нет-нет. Давай остановимся на этом. Ты опять приписываешь человеку высшие качества. Ты описываешь характеристики человека, будто бы они и не человеческие. Вы согласны?
– Конечно.
– Хорошо, что мы поняли друг друга. Нужно признать, что нам нужно время, чтобы узнать Вселенную. Наше существование неизбежность, и в этом нет никакой тайны, как и существование деревьев или акул. Существуют математические теории, вот и всё.
– А как можно объяснить принцип, что из всех созданий на Земле только мы можем размышлять о жизни и смерти?
– Этого нельзя объяснить. Это происходит само по себе.
– Тогда, может быть, стоит на это поглядеть с точки зрения религии?
– Не стоит так углубляться.