Когда я дочитал книгу и отложил её в сторону, за окном начинало светлеть. Ночь прошла, а я и не заметил.
Богатство не развеивает скуку, и скорее оно управляет тобой, чем ты им.
В них не было ничего. Никакого выражения вообще. И в них не было даже жизни. Как будто подёрнутые какой-то мутной плёнкой, не мигая и не отрываясь, они смотрели на Владимира Сергеевича. <...>. Никогда в жизни ему не было так страшно, как сейчас, когда он посмотрел в глаза ожившего трупа. А в том, что он смотрит в глаза трупа, Дегтярёв не усомнился ни на мгновение. В них было нечто, на что не должен смотреть человек, что ему не положено видеть.
Тяжесть ружья в руках придавала уверенности. Ещё с войны знакомое чувство — когда в руках у тебя оружие, тебя уже «так просто не возьмёшь», ты не беззащитен.
В какой-то момент он вдруг понял, что умирает, но затем эта мысль показалась ему нелепой — умирать должно быть неприятно, а сейчас ему стало по-настоящему хорошо.
Идеализмом компания «Фармкор» и лично господин Бурко никогда не страдали. Им по должности не положено.
Я вспомнил как вдребезги разлетелась голова Оверчука, и не испытал при этом никакого сожаления, только некое мстительное удовлетворение. По крайней мере, Олег и Ринат неотмщёнными не остались. А эту сволочь ни капли не жалко, кошмары меня мучить не будут.
Простите все. Мы не хотели, чтобы так получилось.
Он резко обернулся, вскидывая пистолет, и встретился со вспышкой сверхновой звезды, заполнившей весь мир и затем погрузивший его навечно во тьму.
Но думаю, что мы этого даже не заметим и не узнаем. Мы к тому времени умрём, а наши трупы пойдут питаться от живых.
Спешка хороша при поносе и ловле блох.
Трусость — страшный порок, Серёжа.
Вот так... и биолог что-то может, когда задницу припечёт.
Не верим никому, не боимся ничего, а просить нам и так некого.
Как убить то, что уже давно мертво?