Я не хочу ни властвовать, ни подчиняться, я не хочу ни обманывать, ни притворяться, я не хочу смотреть на мнение других, добиваться того, что рекомендуют мне другие, когда мне самой это не нужно.
Всякий пусть охраняет свою независимость всеми силами от всякого, как бы ни любил его, как бы ни верил ему.
Кто не наработался вдоволь, тот не приготовил нерв, чтобы чувствовать полноту веселья.
То, что делается по расчёту, по чувству долга, по усилию воли, а не по влечению натуры, выходит безжизненно. Только убивать что-нибудь можно этим средством, как ты и делал над собою, а делать живое — нельзя.
Истина — хорошая ведь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей.
Значит, если при простом чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое отношение к человеку, что вы говорите: «Лучше умереть, чем быть причиною мученья для него», если простое чувство так говорит, что же скажет страсть, которая в тысячу раз сильнее? Она скажет : «Скорее умру, чем не то, что попробую, не то, что попрошу, а скорее допущу, чтобы этот человек сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно; умру скорее, чем допущу, чтобы он для меня стал к чему-нибудь принуждать себя, в чём-нибудь стеснять себя».
Ждать смерти, хоть скоро, но неизбежно, скоро ли, да и наверное ли? и услышать: через полчаса ее не будет в живых — две вещи совершенно разные.
Нужно иметь такое дело, от которого нельзя отказаться, которого нельзя отложить, — тогда человек несравненно твёрже.
Труд — заготовление свежести чувств и сил для меня, веселье — приготовления ко мне, отдых после меня. Здесь я — цель жизни, здесь я — вся жизнь.
Дружба хороша, но не сердитесь, сигара на диване, в халате — еще лучше.
Я не понимаю отдыха иначе, как в уединении. Быть с другими для меня значит уже чем-нибудь заниматься, или работать, или наслаждаться. Я чувствую себя совершенно на просторе только тогда, когда я один.