— Слушайте, а почему вы называете меня Иваном?
— А для меня все русские — Иваны. Ну это замечательно, когда нацию определяют именем. Нас, например, Джонами никто не называет. А жаль.
— Почему?
— Потому что мы идём в раскосяк, каждый сам по себе. У нас нет общей устремлённости, а вы — монолит, как вам скажут, так вы и делаете.
— Пол, нельзя считать нацию сборищем баранов, бессловесно исполняющих приказы. Почитайте русскую литературу. Толстого, Достоевского...
— Литература врёт всё, врёт. Почитайте Диккенса, так получается, что англичане самая сентиментальная нация на земле, а они в это время в колониях из пушек людей расстреливали. Мопассан правду писал о французах. Помните? Брат брату руку оттяпал, только для того, чтобы сохранить рыбацкую сеть, а мы всё говорим — французская лёгкость, французская лёгкость... Французы самый меркантильный народ на земле. А немцы? Гёте с его «Страданиями Вертера». Соотечественники его в Майданеке людей сжигали...
Истина лежит где-то рядом с апостолом Павлом. Помните? «Иудеи знамения просят, эллины — мудрости...» Верно! Одни хотят чуда, другие — знания. Одни уповают на случай счастливый, другие на умелость. Но почему-то никто не хочет сделать доброту религией. Толстого затюкали, а ведь он был ближе всех к истине...
Люди стали сентиментальнее, с этим я согласен, но что касаемо доброты — позвольте мне остаться при своём мнении. Человечество плошает, Виталий Всеволодович...
Злопамятство — плохая черта, Джон, особенно в нашей профессии. Разведчик обязан трепетно любить своего противника, лишь тогда он сумеет задушить его.
Цирюльник учится своему искусству на голове сироты.
Важно вбросить дохлую кошку, и пусть ее подбирают другие. Виноват всегда тот, кого облили дерьмом — в конце концов, ему отмываться.
— Мы, американцы, нация без памяти. Тяжёлая память мешает жить.
— Если бы мы потеряли двадцать миллионов, у нас тоже память была бы хорошей.
— Немецкий концлагерь, это, знаете, изобретение особое, можно сказать — на научной основе. Если у человека есть вера или, чего доброго, убеждения — их можно вытравить, надо только заставить его жить инстинктами, довести до уровня животного, тогда... И доводили. Так что, остаться в лагере человеком, я вам скажу, было непросто.
— Но можно. Вы ведь сами рассказывали?
— Можно, конечно, можно. Но, знаете, на этот счёт у меня своё мнение: просто кому-то дано выстоять, а кому-то — нет. И всё.
В наш стремительный век только женщина осталась символом надёжности и красоты.
Друг про друга всё знать нельзя. Про самого себя-то человек иногда не всё знает...
А я, между прочим, к понятию рассудочность отношусь хорошо. Именно рассудок приводит к единству всё разнообразие наших мнений.
Не считайте, что логика позволяет понять человека. Человек по своей природе нелогичен.
— Вы будете что-нибудь заказывать?
— Апельсиновый сок.
— О, настоящий мужской завтрак!