— Макарыч, в Ставке Гитлера ходят упорные слухи, что некоторых советских соколов некоторые несознательные механики перед боевым вылетом крестят.
— В Ставке Гитлера все малахольные...
— Когда кончится война, вернёмся мы сюда, пройдем по этим местам, кто остался в живых...
— И позовём лучший симфонический оркестр во фраках. Выйдет дирижёр, я подойду к нему и скажу...
— Пусть они нам сыграют!
— Нет, ты знаешь, я сам. Скажу: «Извини, маэстро, дай я!». И как врежем «Смуглянку» от начала и до конца...
— Эх, молодёжь, молодёжь... А ты знаешь, что самое тяжёлое в нашей работе?
— При минус тридцать копаться в моторе.
— Самое тяжёлое в нашей работе — ждать!
Цыц! Разговорчики в строю!
— Э-эх, сена маловато… Жрёт много. А у вас?
— … [уходит]
— Сено оставь!
— Краски не хватает… А как у вас? Может, пригодится?
— О-ой… [уходит]
— Краску оставь!
Э! Не, не считается, давай ещё раз. Не махни на танк… не глядя.
— А я для нашей девятки штуцера-а выбил…
— А девятка тю-тю. — И парашют — тю-тю!
— Теперь у нас весь полк поющим будет.
— А если вам дивизию дадут, где балалаек наберётесь?
— Да, улетел девичий полк...
— А может быть, это и лучше — для нее Ромео еще живой...
— Наблюдал — во! Только дорогу старшим надо уступать.
— В трамвае — пожалуйста, но не в бою.
— Споемся!
Самое тяжёлое в нашей работе — ждать.