Всякий раз, когда, отложив книгу, ты начнешь плести нить собственных размышлений, — книга достигла цели.
Теоритизируя, мы забываем, что обязаны учить ребёнка не только говорить правду, но и распознавать ложь, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и возмущаться, не только подчиняться, но и бунтовать. <...> В области негативных чувств мы самоучки.
По отсутствию опыта ребёнок живёт настоящим.
Ребенок имеет право требовать уважения к своему горю, хотя бы он потерял камешек, желанию, хотя бы хотел пройтись без пальто по морозцу, к нелепому на вид вопросу.
Не надо стыдиться играть. Детских игр нет.
Зря взрослые говорят, а зазнайки за ними повторяют: «Такой большой, а играет как маленький. Такая большая, а ещё играет в куклы».
Важно не то, во что играть, а как и что при этом думать и чувствовать. Можно умно играть в куклы и глупо и по-детски играть в шахматы. Можно интересно и с большой фантазией играть в пожар или поезд, в охоту или в индейцев и бессмысленно читать книжки.
Когда ребенок должен ходить и говорить? — Когда ходит и говорит. Когда должны резаться зубы? — Именно тогда, когда режутся. И темечко должно зарастать только тогда, когда оно зарастает. И спать ребенок должен столько, сколько ему нужно, чтобы выспаться.
Но ведь нам известны эти нормы. В любой популярной брошюре переписаны из справочников эти мелкие истины для всех детей разом и враки — для твоего одного.
Ибо деньги дают всё, кроме счастья; нет, дают даже и счастье, и разум, и здоровье, и нравственность. Но ты покажи ребёнку, что деньги приносят и несчастье, и болезни, и лишают рассудка.
Правда, речь — показатель развития ребёнка, но не единственный и не главный. Нетерпеливое ожидание первого слова — это ошибка, доказательство воспитательной незрелости родителей.
Нет ничего вреднее в воспитании, чем ложная скромность.
Ребёнка нужно принять таким, каков он есть; уважать его настоящее, а не потенциальное будущее. Нужно принять его слабости (физические и душевные), его потребности и капризы, даже его дурные стороны. Что-то удастся исправить — постольку, поскольку ребёнок сам этого захочет, а воспитателю хватит любви и умения провести его по избранному пути. Многое так и останется — смягчённое, но мучительное и для самого ребёнка. И его трудная борьба с собой тоже заслуживает уважения.
С самого начала жизни малыш оказывается в немыслимом напряжении. Его не уважают и не ценят таким, каков он есть. Лишают собственности, свободного времени, выбора и любых иных прав. Его всячески поощряют быть лучше, становиться старше, — то есть превращаться в другого человека. Уважать ребёнка значит признать его право на сегодняшний день: на то чтобы быть собой уже сейчас, а не в будущем.
К ребёнку относятся словно к слабоумному, алкоголику или арестанту. Ему не доверяют даже выбор занятий, его собственное здоровье, общение с людьми. Его постоянно уберегают от болезней, несчастного случая, социальных катастроф. И так, всячески защищая его, по сути дела лишают ребёнка нормальной жизни. Доверить малышу самое дорогое что есть у нас и у него — его самого: это и есть первое и высшее проявление уважения. На такое доверие ребёнок ответит родителям и воспитателям взаимностью и с этого начнётся, опять таки, взаимный труд воспитания.
Мы устроились так, чтобы дети нам как можно меньше мешали и как можно меньше догадывались, что мы на самом деле собой представляем и что мы на самом деле делаем.
Одни слову приписывают слишком большое значение, слишком многого ждут от него, другие недооценивают, обманувшись. И те, и другие заблуждаются. Одними словами ничего не сделаешь, но и без слов работа станет.
Слово — всегда союзник, не заместитель.
... позволяем мало как ребёнку, но требуем много как с взрослого. Но разум ребёнка не слабее: недостаёт лишь опыта. Чувства — сильнее и он ещё не умеет их сдерживать. Нет специфически детского поведения, — есть обстоятельства и характер.
Ребёнок привязывается к кукле, щеглу, цветку в горшке, потому что пока ещё у него ничего больше нет; узник или старик привязывается к тому же самому, потому что у них уже ничего нет.
Мала рыночная стоимость несозревшего. Лишь перед законом и Богом цвет яблони стоит столько же, что и плод, и зеленые всходы – сколько спелые нивы.