— Когда все это закончится, о них позаботятся?
— Я не знаю...
— Видите, вы не знаете...
— Оказывается, у вас к этому талант.
— К чему? К вранью?
— К политике, Легасов. К политике.
Когда выстрелишь в животное, а оно не умрет — стреляй, пока не умрет. Не дай им страдать. Иначе я тебя пристрелю.
— Здесь опасно, в воздухе радиация, не понимаете?
— Знаешь, сколько мне лет?
— Не знаю. Наверное, много.
— Восемьдесят два. Я всю жизнь прожила здесь. Именно здесь, в этом доме, в этой деревне. Мне плевать на опасность.
— У меня приказ. Давайте без глупостей.
— Глупости? Ты не первый солдат, пришедший сюда с оружием. Когда мне было двенадцать, началась революция. Сначала царские солдаты, потом большевики. Парни, как ты, приходили один за другим, говорили, чтобы мы уходили отсюда. Нет. Потом был Сталин и с ним голод, Голодомор, родители умерли, двое моих сестер. Тем, кто выжил приказали убираться. Нет. А тогда Отечественная война. Немецкие солдаты, русские солдаты — больше солдат — сильнее голод, больше смерти. Мои братья не вернулись с войны. А я жила здесь и по сей день живу. Так после всего, что я видела, я должна бежать от того, что я даже не могу увидеть? Нет.
— Для ликвидации аварии потребуется три года и около семьсот пятидесяти тысяч людей. Включая врачей и инженеров-конструкторов.
— А сколько погибнет?
— Тысячи. Возможно, десятки тысяч.
Мы имеем дело с катастрофой, которой этот мир еще не видел.
— Лети прямо над реактором.
— Если мы пролетим над реактором, то умрем меньше, чем за неделю! Умрем!
— Товарищ?
— Лети над зданием! Или пристрелю!
— Если пролетишь над реактором, завтра сам будешь умолять, чтобы тебя застрелили.
— Ты когда-нибудь общался с шахтерами?
— Нет.
— Мой тебе совет: скажи правду. Они работают в темноте, поэтому видят все.
— Там не три рентгена, а пятнадцать тысяч.
— Что означает эта цифра?
— Это значит, что реактор открыт. А огонь, который мы видели собственными глазами, излучает радиацию в два раза больше бомбы в Хиросиме. Это за час. И так час за часом. Двадцать часов после взрыва — на данный момент сорок бомб. Завтра будет еще сорок восемь. И это не прекратится ни через неделю, ни через час. Он будет полыхать и распространять свой яд, пока весь континент не вымрет.
— Вы произвели блестящее впечатление на конференции. У вас к этому талант, Легасов.
— К чему? К вранью?
— К государственному управлению, Легасов.
— Акимов нажимает АЗ-5. Извлечённые стержни управления возвращаются в реактор. Стержни — из борной стали, что сокращает реактивность. Но наконечники... Наконечники сделаны из графита, а он ее ускоряет.
— Почему?
— Почему? По той же причине, почему вокруг наших реакторов нет колпаков как на западе. Почему мы не используем нормальное обогащение топливо. По той причине, почему мы — единственная нация, которая строит водографитовые реакторы с позитивным пустотным коэффициентом. Так дешевле.
— Зачем волноваться о том, чего никогда не будет?
— Зачем волноваться о том, чего никогда не будет? Просто прекрасно... Это на деньгах надо печатать.
Когда правда оскорбляет, мы лжем, лжем, пока не можем вспомнить, что правда есть. Но она есть все же.
Реактор РБМК работает на уране-235. Каждый атом урана-235, как пуля, движется практически со скоростью света, проникая сквозь все на своем пути: дерево, метал, бетон, плоть. В грамме урана-235 содержится свыше миллиарда триллионов таких пуль. Всего лишь в одном грамме. В Чернобыле его свыше трех миллионов грамм и он сейчас горит! Ветер разнесет радиоактивные частички по всему континенту, с дождем они прольются на нас. Это три миллиона миллиардов триллионов пуль в воздухе, которым мы дышим, в воде, которую мы пьем, в продуктах, которые мы едим. Большинство таких «пуль» будут летать еще сто лет, а некоторые и пятьдесят тысяч лет.
Когда-то я боялся цены правда, теперь же я спрашиваю лишь: какова цена лжи?