Все такие милые, пока не доведут тебя до самоубийства.
Если вы слышите песню, которая заставляет вас плакать, а вы этого больше не хотите, то вы просто выключаете магнитофон. Но вы не можете сбежать от себя. Вы не можете просто взять и выключить себя. Не можете избавиться от роящихся в голове мыслей.
Никто не знает, что на самом деле со мной происходит, что я застряла в трясине своих мыслей и чувств и постепенно в ней тону, и никто не может мне помочь.
Ненавижу это ощущение, когда не знаешь, чему можно верить, а чему нет, когда не знаешь, что правда, а что ложь.
Если бы вы могли слышать мысли других людей, вы бы получили массу информации. И как в этом разобраться, как узнать, что правда, а что вымысел? Это довело бы вас до сумасшествия. Миллион идей, но что все это значит?
Вот что мне нравится в поэзии. Чем больше абстракций, тем лучше. Ты никогда не можешь знать наверняка, что хотел сказать поэт. Конечно, у тебя будут свои мысли на этот счет, но всегда остается вероятность, что ты всё не так понял. Любое слово имеет сотню значений. И какое из них выбрать, решает только автор. Читателю остается лишь гадать, что описывает тот или иной образ или символ. А вдруг эта метафора, в которой содержится скрытый смысл?
Когда кто-то произносит твое имя, не глядя в глаза, ты уже ничего не можешь сделать. Он или она уже все решил.
... Нельзя повернуть всё вспять, стать прежней. Всё, что у вас есть, — это настоящее.
В отличие от стариков или больных раком, самоубийц никто не любит и не жалеет...
Когда вы знаете, что за вами наблюдают, вы улыбаетесь как можно шире, пытаетесь показать себя в самом лучшем свете. А в старшей школе на вас всегда кто-то смотрит, так что у вас всегда есть причина выглядеть лучше.
А оправдание — это то, что нужно парням.
Даю подсказку. Если вы трогаете девушку, даже в шутку, а она отталкивает вас, просто оставьте… ее… в покое. Не трогайте ее больше. Просто остановитесь. Ваши прикосновения вызывают у нее лишь тошноту.
Приятно осознавать, что кто-то понимает, что я слушаю, через что я сейчас прохожу.
Так что, когда ты выставляешь кого-то на посмешище, подумай, как этот человек может среагировать.
Они называли нашу планету беременным газообразным инопланетянином, нуждающимся в аборте.
Это больше чем просто шрам. Это удар в живот, пощечина, нож, который мне всадили в спину, потому что нет ничего хуже, когда близкий тебе человек — по крайней мере, я так думала — верит не тебе, а слухам, отказывается признавать правду. Джессика, дорогая, мне действительно интересно, притащила ли ты свою задницу на мои похороны? И если да, то заметила ли ты отметину, которую оставила у меня на лбу и в жизни? Нет. Скорее всего, нет.
Потому что многие шрамы нельзя заметить невооруженным взглядом.
Я слушаю историю человека, который не выдержал и решил сдаться. И этот человек, эта девушка, мне нравилась. Сейчас я слушаю ее исповедь, ее рассказ о том, как она медленно, но верно шла к смерти. К сожалению, уже слишком поздно, я ничего не могу для нее сделать.
— Я был бы счастливее, не знай я о существовании кассет, — говорю я.
— Нет. Ты бы сошел с ума, если бы не выяснил, что с ней случилось.
Мой мир рушился.
Мне были нужны эти послания. Мне нужна была поддержка, которая содержалась в записках.
— Но как тебе это удаётся? — спрашиваю я. — Как ты догадался, что кассеты у меня?
— С тобой было проще простого, — отвечает он, — Ты украл мой плеер, Клэй.
Я хотела, чтобы люди мне доверяли, несмотря на то, что они обо мне слышали. Более того, я хотела, чтобы они узнали, какая я на самом деле, а не какой меня выставляют другие. Я мечтала, что однажды слухи останутся в прошлом. И если я хотела, чтобы ко мне так относились, значит, мне и самой нужно было попробовать доверять другим, независимо от того, что о них говорят и с кем они дружат.
И сейчас я с уверенностью могу сказать, что лучший способ выразить свои мысли и чувства — это превратить их в стихи.
Ты сказал, что никто не игнорирует меня больше, чем я сама.
Но даже одна маленькая деталь, один случай могут повлиять на всю жизнь.
Сначала они говорят мечтай масштабно, ставь перед собой высокие цели, а потом запирают нас на 12 лет и рассказывают где нам сидеть, когда можно пописать и как надо думать.
Не пытайтесь услышать в моих словах то, чего там нет.