Говорят, что публичные мероприятия — это скрытые войны.
— Что вы знаете о богах?
— Тогда поговорим о людях. Об их пороках. Каким бы ни было его могущество, они у него всё ещё есть.
Они меня не любили! Они хотели от меня избавиться. Теперь уже не хотят.
Я никогда не ставил под сомнение приказы или интеллект представителей Федерации... до сих пор.
— Бедный Дамата. Какая страшная смерть!
— Любая смерть страшна, Сулу.
Все капитаны кораблей уже женаты, детка. На своих кораблях.
Всегда логичнее исцелить, чем убить.
Часы могут стать веками, а слова могут быть ложью.
— Лакаи и Биел могут думать только о своей ненависти.
— Вы думаете, у них больше ничего не было?
— Нет. Но это всё, что у них осталось.
— Они потрясающе красивы!
— Правда, Джим? Они действительно во всём, в каждой мелочи превосходят любую из женщин, которых вы знаете — или они просто веду себя как красавицы?
— Умирать душой вместе с ближним... неужели вы нам такого пожелали бы?
— Может, тогда ваша история была бы менее кровавой.
Корабль держится в том числе на преданности одному человеку. Её ничем не заменишь... и его тоже.
Если их капитан может ходить, я жду его в своей каюте. Нет... даже если он не может ходить, я всё равно жду.
Компьютеры эффективнее, чем люди, но не лучше.
— Вы в библиотеке?
— Нет, мы в пустыне с арктическими характеристиками...
— Здесь холодно!
— Я самая красивая женщина на этой планете.
— Ты единственная женщина на этой планете, дурище!
— Вы не сможете произнести моё вулканское имя.
— А вы?
— Более-менее. После многолетних тренировок.
— Поздравляю, капитан. Блестящее проявление логики.
— Вы думали, я на это не способен?
— Да, сэр.
— Спок, я пока ещё не слишком много знаю о трибблах, но я обнаружил одну вещь.
— Какую, доктор?
— Они мне нравятся... больше, чем вы.
— Вы знаете, что будет, если перекормить триббла?
— Толстый триббл.
— Нет. Целая стая маленьких голодных трибблов.
— Похоже, в вас всё больше и больше человеческого.
— Не вижу смысла стоять здесь и выслушивать оскорбления.
Я выступаю против тебя. Я выступаю против интеллекта без дисциплины, силы без конструктивной цели.
В строго научном смысле мы все кормимся смертью. Даже вегетарианцы.
Люди живут не лишь за счет хлеба, бездушное ты существо, а за счет плодов свободы. Ведь что есть, на самом деле, человек без свободы? Ничто, лишь механизм, зажатый шестеренками вечности.
— Хорта — чрезвычайно разумное и чувствительное животное с безупречным вкусом.
— Потому что вы ей понравились?
— Знаете, капитан, моя скромность...
— ... не выдерживает близкого рассмотрения, мистер Спок.
— Капитан, советую Вам прекратить попытки. Не рискуйте кораблем ради меня.
— Заткнитесь, Спок, мы вас спасаем!
— Что ж, спасибо, капитан Маккой.
— Вы боитесь машин?
— Вовсе нет, капитан. Ваш стиль вождения — вот что меня беспокоит.
— Всё, что нам остаётся, — принять надежду в качестве рационального объяснения.
— Надежду? Я всегда думал, что это человеческая слабость, мистер Спок.
— Верно, доктор. Постоянное негативное воздействие влечет за собой определенный уровень загрязнения.
Мне кажется нелогичным бегать по травке и тратить энергию вместо того, чтобы её сберегать. Совершенно нелогично.
Я была хороша в своей работе. Но... Я никогда не была любима. Никогда. Что это за жизнь? Не быть любимой? Никогда... не проявлять любви?
Такое у нас впервые. Доктор Маккой, мистер Спок, инженер Скотт полностью согласны друг с другом. Как я только это переживу.
— Капитан, Вы почти заставили меня поверить в удачу.
— Ну, мистер Спок, Вы почти заставили меня поверить в чудеса.
— Я допустил ошибку в вычислениях.
— Это, должно быть, историческое событие.
— Боунс, мне кажется, ты седеешь.
— Сам попробуй поработать врачом и посмотрим, что случится с тобой.
— Ты сделал все, что мог.
— Иными словами, абсолютно ничего.
— Забавно. Шеф Вандерберг сказал о хортах то же самое, что мать хорта сказала мне о людях. Внешность гуманоидов вызывает у неё отвращение, но она надеется к ним привыкнуть.
— Она так и сказала? Скажите, она ничего не говорила по поводу ваших ушей?
— В общем-то нет. Но у меня сложилось впечатление, что в людях они ей понравились больше всего. Я не решился сказать, что они есть только у меня.
— Ей и правда понравились ваши уши?
— Капитан, хорта — очень умное и чувствительное существо с безупречным вкусом...
— Потому что вы ей понравились?
— Знаете, капитан, моя скромность...
— Не выдерживает близкого рассмотрения, мистер Спок. Похоже, в вас всё больше и больше человеческого.
— Капитан, не вижу причины стоять здесь и слушать оскорбления.
— Вы не хуже меня знаете, насколько вы оба здесь не к месту.
— Интересно. И где же, по-вашему, мы были бы к месту, мисс Килли?
— Вы — рядом с ним, как это всегда было и будет. А вы — в каком-то другом месте. Я не знаю, в каком именно. Но со временем я это пойму.
— Что ж, Вы, должно быть, очень несчастны, мистер Спок.
— Это человеческая эмоция, доктор, которая мне совершенно незнакома. Как я могу быть несчастным?
— Ну, мы нашли целый мир с такими же разумами, как у Вас. Логичными, неэмоциональными, совершенно прагматичными. И мы, бедные иррациональные люди, одолели их в честной борьбе. Теперь Вам предстоит снова вернуться к нелогичным людям.
— Что в высшей степени удовлетворяет моим потребностям. Ибо нигде я так отчаянно не нужен, как на корабле, полном нелогичных землян.
Революция состоялась. Но выживание требует суровых мер. Ваше существование представляет угрозу для блага общества. Ваша жизнь означает медленную смерть для более ценных членов колонии. Поэтому я вынужден приговорить вас к смерти. Приказываю вас казнить. Кодос, губернатор Тарсуса IV.
Было девять свидетелей, переживших бойню, которые своими глазами видели Кодоса. Джим Кирк был одним из них.