Влюбленность украшает женщину, но каким жалким она делает мужчину!..
— Что у вас на второе-то?
— Сосиски.
— А почему вы говорите о ней во множественном числе?
Я в тебя очень влюблена. Не понимаешь? Иногда я ненавижу тебя за причинённое мне зло, а иногда и часа не проходит, чтобы я не подумала о тебе... И это необыкновенно прекрасно. Со мной всё в порядке. У меня есть друзья, иногда бывают и любовники, но со мной мои дети. У меня есть работа, которую я выполняю и люблю, но я так привязана к тебе. Не знаю, в чём тут дело. Может, я извращённая самоистязательница, а, может, просто тот верный тип, который любит в жизни только одного.
Кто изменяет ради нас, может потом изменить нам ради других.
Герой романа, изменивший своей возлюбленной, говорите вы, на что это похоже? Герою полагается быть верным, иначе куда он годится? И совсем нетрудно наделить его постоянством в любви. Природа об этом не позаботилась, пусть же сочинители романов исправят ее упущение.
Возлюбленный изменил нам и предпочел другую — пусть так; но, по крайней мере, он должен быть неправ в своем выборе; мы предпочтем, чтобы виной всему было его непостоянство, а не наши изъяны; нам приятнее, если он несправедлив, — это не так обидно; а мне казалось, что Вальвиль не был уж так несправедлив.
— ... Вы только что говорили о моем голосе. Именно с его помощью я рассчитываю выбраться отсюда. Я каждый день беру уроки, и учитель клянется, что обеспечит мне триумфальные выступления на самых больших европейских сценах. Он говорит, что я могу стать певицей века! — с наивной гордостью закончила Марианна. Бофор помотал плечами:
— В театре? И это в театре вы надеетесь найти свою свободу и положение, достойное вас?
Да будь у вас голос, как у самого архангела Гавриила, я попросил бы не забывать, кто вы есть, — Строго сказал Язон, — Дочь маркиза Д. Ассельна на подмостках! Что это, наконец, безумие или недомыслие?
— Ни то, ни другое! — закричала она вне себя. — Я хочу быть свободной! Разве вы не понимаете, что нет больше Марианны д. Ассельна, что она умерла, умерла осенним вечером... и это вы ее убили! Что вы теперь говорите о моем имени, о моих родителях? Вы думали о них в ту ночь, когда выиграли меня за карточным столом, как лежалый товар, как рабыню, которой можно распоряжаться по своей прихоти? Вы осквернили той ночью имя маркиза д. Ассельна, отдавшего жизнь за веру и короля. А дочь его показалась вам достойной такого же унижения как матросская девка!
Слезы ярости и отчаяния брызнули у нее из глаз. Перед неистовством этой атаки Язон отступил. Несмотря на загар, он заметно побледнел и теперь с какой-то бессильной тоской вглядывался в это страдальческое лицо.
— Я не знал! — шептал он. — Памятью моей матери клянусь, что я не знал! Как я мог знать?
— Что знать?
— Кем вы были в действительности! Я не был знаком с вами! Что мне было известно о вас? Ваше имя, ваше происхождение...
— Мое состояние! — злобно бросила Марианна.
Как бы ни была велика вина любимого, стоит его выслушать — и он оправдан.
Как сладостно то мгновение, когда увидишь любимого после разлуки, даже недолгой! Приятно вновь узреть предмет сердечной своей склонности!
Давай я буду тебя кормить, кормить, ты вырастешь большой, как тигр, пойдешь и загрызёшь его, дурака такого. Раз он не понимает, что я люблю его… и сама порчу с ним отношения.
Мне думается, что положение тех, кто остается, печальнее, нежели тех, кто уходит. Ведь последнего захватывает движение и рассеивает грустные мысли, а того, кто остается, ничто от них не отвлекает: вот вы простились с остающимся, он видит, как вы уходите, и смотрит на себя как на покинутого.
Мне думается, что положение тех, кто остается, печальнее, нежели тех, кто уходит. Ведь последнего захватывает движение и рассеивает грустные мысли, а того, кто остается, ничто от них не отвлекает: вот вы простились с остающимся, он видит, как вы уходите, и смотрит на себя как на покинутого.
Ведь если хочешь выглядеть высоким, надо выпрямиться во весь рост, а будешь ежиться да горбиться, покажешься маленьким.
Ведь если хочешь выглядеть высоким, надо выпрямиться во весь рост, а будешь ежиться да горбиться, покажешься маленьким.
— Что с тобой, Марианна?
— Нет, ты только подумай: каждый день, каждый час, каждая минута нашей жизни разлинованы по клеточкам и в каждой клеточке написано, что мы должны делать.
— Но у нас есть отпуск.
— Ты ни слова не понял, что я сказала...
— Вот теперь — я знаю.
— Что?
— Почему у Катарины с Петером сущий ад...
— Вот как?
— Они говорят не на одном языке, им нужно их слова переводить на третий, понятный язык, чтобы они поняли их смысл.
<...>
— По-моему, всё дело в деньгах.
— Нет, если бы они говорили на родном языке и доверяли друг другу, то деньги не играли бы никакой роли.
— Ты со своими языками...
— Я ежедневно сталкиваюсь с этим на работе. Иногда — словно муж и жена говорят по испорченному телефону, а иногда — будто звучат два запрограммированных голоса, а бывает так — будто наступило межпланетное молчание и не знаю только — что хуже всего...
Я верю в участие людей, <...> я считаю, что если бы все люди, с рождения, учились бы заботиться друг о друге, то мир выглядел бы по-другому.
— Почему вы хотите развестись?
— Потому что в нашем браке нет любви.
<...>
— А вам не будет слишком одиноко?
— Я думаю, что да. Но я скорее предпочту жить в одиночестве, чем жить без любви.
<...>
— А что говорит на это ваш муж?
— Он меня сто раз спрашивал, что неправильного в нашем браке, раз я хочу развестись? А я ему отвечала, что невозможно продолжать такие отношения без любви. Тогда он спросил меня, в чём состоит эта любовь, и я ему сто раз повторяла, что и сама не знаю, как можно описать то, чего не существует.
— Глубоко в душе я знала, что он не хочет, чтобы я была...
— Собой?
— Да.