Кошмар столетья — ядерный грибок,
но мы привыкли к топоту сапог,
привыкли к ограниченной еде,
годами лишь на хлебе и воде,
иного ничего не бравши в рот,
мы умудрялись продолжать свой род,
твердили генералов имена,
и модно хаки в наши времена;
всегда и терпеливы и скромны,
мы жили от войны и до войны,
от маленькой войны и до большой,
мы все в крови — в своей или чужой.
Все таковы. Да, все слова, стихи,
Вы бродите средь нас, как чужаки,
Но в то же время близкие друзья:
Любить нельзя и умирать нельзя,
Но что-нибудь останется от нас,
Хотя б любовь, хотя б в последний раз,
А, может быть обыденная грусть,
А, может быть, одни названья чувств.
Но, как всегда, не зная для кого,
Твори себя и жизнь свою твори
Всей силою несчастья своего.
Когда придет октябрь — уходи,
По сторонам презрительно гляди,
Кого угодно можешь целовать,
Обманывать, губить и ***овать
До омерзенья, до безумья пить.
Но в октябре не начинай любить.
Так чувствуешь все чаще в сентябре,
что все мы приближаемся к поре
безмерной одинокости души,
когда дела все так же хороши,
когда все так же искренни слова
и помыслы, но прежние права,
которые ты выдумал в любви
к своим друзьям, – зови их, не зови,
звони им – начинают увядать,
и больше не отрадно увидать
в иной зиме такой знакомый след,
в знакомцах новых тот же вечный свет.